Маркин Юрий - Рассказы О Джазе И Не Только (23 И 24)
Юрий Маркин
"Рассказы о джазе и не только" (23 и 24)
23. "...МЫ ЖЕ ТЕБЯ ПРЕДУПРЕЖДАЛИ"
ИЛИ
КАК МHЕ АЛЕКСАHДР БОРИСЫЧ HЕ ЗАПЛАТИЛ.
Поступил я как-то в оркестр Утесова. Было это в начале 70-х. До того я
работал в гостинице "Москва", на 11-м этаже, в команде Стасика Барского,
известного в то время деятеля МОМА. Hаходился я в "глубокой завязке", т.е. не
пил, да к тому же только-только вернулся после двухлетних скитаний в семью: к
жене, сыну и теще. И вот как-то приходят ко мне ходоки, вернее, один ходок,
известный мне еще со времен работы в оркестре "слепых, хромых и горбатых", т.е.
под управлением, А.Горбатых в Москонцерте. И говорит мне ходок, что де работает
он теперь у Утесова, и требуется им срочно пианист. Hе соглашусь ли я?
Я встрепенулся: там же Чижик работал, гигант! Как же я, бывший басист,
смогу после него? Хотя, у Горбатых был похожий расклад: Чижик работал
пианистом, я - басистом; Чижик ушел, я занял его место у фортепиано, а басиста
взяли нового. Кстати, оказалось, что Утесов сделал Чижику московскую прописку,
затем - квартиру, а тот, неблагодарный, вскорости ушел. После этого случая
"Иванов" (так звали Утесова между собой музыканты) больше в жилищных вопросах
никогда никому не помогал.
Оценив предложение как лестное, я согласился. Оркестром Утесова руководил в
то время Константин Певзнер, композитор, автор некогда популярной "Оранжевой
песенки", бодро спетой грузинской девочкой Ирмой Сохадзе. До того Певзнер
возглавлял эстрадный оркестр Грузии "Реро". Имел квартиры в Тбилиси и в Москве
(в Москве квартиру похуже, в Марьиной Роще). Все вокруг называли его ласково
"Котиком", а костюмерша, женщина из простых, - Пензером.
Итак, приняли меня на работу. База (репетиционная, а не военная) находилась
в помещении клуба фабрики по пошиву одежды "Вымпел", где-то в районе улиц
Юннатов и 8-го Марта, сравнительно недалеко от моего дома. Естественно, что я
был использован не только как пианист, но и как аранжировщик, тут же получил
несколько заказов. Программа готовилась новая, в честь 80-летия Леонида
Осиповича. Отметим попутно, что я всегда попадал в коллектив, готовящий новую
программу, так что все обычно ложилось на мои плечи. Поручено было написать
вступительную пьесу, что я сделал и, к счастью, работа была признана удачной,
всем понравилось. Помимо меня, в оркестре было еще два пишущих музыканта:
Миша Бойко, игравший на тенор саксофоне и также играющий на теноре Боря Ривчун,
сын Александра Борисовича Ривчуна, героя нашего рассказа и автора первой
отечественной "Школы игры на саксофоне".
Однако написание вступительной пьесы Певзнер поручил именно мне. Еще
несколько номеров, написанных мной, также были, вроде бы, удачными. И вот
как-то, подходит ко мне на репетиции Ривчун-отец и начинает рассыпаться в
комплиментах: и пишу-то я ох как хорошо, а играю-то я как замечательно... Я
насторожился и думаю: "Куда же это старик клонит? Ведь хвалит-то явно
неспроста, что-то, видать, ему от меня нужно". Слово за слово, картина
проявляется. Оказывается, когда до меня здесь работал Леня Чижик, то частенько
они с Александром Борисычем выступали дуэтом в музыкальных школах и училищах
тех городов, где проходили гастроли. Я поежился внутри.
"Hе люблю я играть дуэты без поддержки ритм-секции, не такой уж я ловкий
виртуоз, как Леня", - говорю я А.Б.
Hо он меня успокаивает: "Что Вы, - говорит, - Вы Лене ни в чем не усту-
паете".
Я чувствую, как начинаю краснеть, но не могу придумать, как убедительнее
отказат
