Масодов Илья - Крематорий
Илья Масодов
Крематорий
Это было невыносимо.
Пустынное небо, целый день жара, асфальт побелел от выступившей на нем
безвкусной соли, и пыльные тополя не вздрагивали листвой. От них не было
тени, словно деревья умышленно не хотели делиться накопленной за ночь
прохладой, воздух дрожал над раскаленной дорогой, обжигавшей ноги сквозь
подошвы сандалий, сухая кора тополей была похожа на камень. Я стоял на
стершемся разбитом шоссе, вокруг было поле, заросли степной травы с
жесткими, колючими цветами, удушливый аромат нагретых шершавых цветов,
ленивое стрекотание соломенных кузнечиков, жара высушила на людях пот, и
они в полусне, не в силах пошевелиться продолжали терпеть пытку солнца,
застыв по обочине. Я спросил у одного мужчины в темно-сером пиджаке,
сколько это еще будет продолжаться, на какое время назначено, но он даже не
посмотрел на меня, беззвучно прошевелив губами, я оглянулся на группу
женщин, забредших почему-то в траву, среди них была мать покойницы, никто
больше не плакал, да и как заплачешь, когда такой зной, не заплачешь, не
крикнешь, горло пересохло, лицо у матери, как маска, рядом с ней женщина,
держит за руку, кажется ее сестра.
Из автобуса, в котором везли гроб, вышел водитель. Автобус давал
немного тени, и водитель воспользовался ею, прислонившись к стене машины,
расстегнул ворот рубашки, подвигал нижней челюстью, набрал в рот воды из
белой пластмассовой бутылки и жадно ее проглотил. Он готовился ждать. Я
подошел к нему и тоже прислонился к нагретому, резко дышащему бензином
металлу. Черные ленты под окнами покрывала пыль нескончаемых прощальных
дорог.
- Когда время? - спросил я его.
- Не знаю, - ответил он и протянул мне бутыль. Вода была теплой, но все
же это была вода. Я отпил и посмотрел на дорогу впереди. Предыдущая машина
уже давно уехала, но я словно надеялся найти на безжизненном асфальте
причину нашего ожидания.
- Работы много? - спросил я.
- Нет, - сухо ответил водитель, глядя куда-то в степь.
Я понимающе кивнул и вернул ему бутыль.
- Спасибо.
Это было невыносимо, как они стояли в траве и на обочине дороги, как
стадо коров. Я обогнул автобус и не спеша подошел к двери. Рядом с ней
торчал какой-то подросток в наглухо застегнутой рубашке, порябевшей на
спине от пота, ближе к кабине неподвижно стоял немного неопрятно одетый
лысоватый мужчина в очках. На стеклах очков сверкало осатаневшее солнце. Я
оглянулся на женщин. Все эти люди выглядели, как караван во время остановки
в монотонных пылающих песках, когда мучение пути уже сделало безразличным
время и место привала, нужно просто пережить адскую длительность, чтобы
забыть ее навсегда, прежде чем начнется новое истязание.
- Я бы хотел попрощаться, - тихо сказал я. Я ждал, когда человек в очках
ответит, и до тошноты почувствовал, что они совершенно меня не знают,
никогда не видели раньше. Но человек в очках ничего не ответил, просто вяло
кивнул. Ему было все равно. А подросток в пропотевшей рубашке даже не
повернул в мою сторону головы, даже глаз не скосил, и мне пришлось
отодвинуть его рукой, потому что иначе было трудно открыть дверь. Она
лязгнула, я поднялся на ступеньку, мельком наблюдая за женщинами, стоящими
в траве. Мать смотрела на меня, так тупо, что мне показалось, будто она
ест, может быть даже траву вместе с остро пахнущими полевыми цветами.
В автобусе было нечем дышать от жары и бензиновой вони. Места там было
мало, везде сложены были какие-то доски, венки, много места занимал также
сам гроб, а в углу
