Мейлахс Павел - Придурок
ПАВЕЛ МЕЙЛАХС
ПРИДУРОК
Он не сразу понял, что зазвонил будильник, уже проснувшись, он несколько минут
лежал, ничего не соображая, а уши как будто отдельно от него слушали агрессивный будильный звон,
который никак не прекращался. Он менее всего ожидал сейчас услышать будильник, и
то, что он зазвенел, казалось каким-то нелепым недоразумением, которое
именно из-за своей вопиющей нелепости должно скоро разрешиться. Собственно, все
во сне было вполне буднично, но находиться среди людей и не чувствовать обычного
напряжения - это был уже праздник, потому-то и трудно было поверить, что на
свете есть какие-то будильники. И до него не сразу дошло, что надо положить конец
этому пронзительному тарахтенью, и он не сразу начал хлопать по будильнику, чтобы
нащупать пипочку, которую нужно нажать, чтобы унять будильник. Он нажал
ее с тем ощущением, как будто слегка придавил жирную помойную муху - слегка,
как раз настолько, чтобы вывести ее из строя и вместе с тем не оставить на
пальцах ее кишок. Враз стало тихо. Он не мог встать сразу, как только просыпался, ему
надо было немного полежать, и теперь он только тщательнее подоткнул одеяло
под плечи, которые уже успели озябнуть за то время, пока он возился с будильником.
Он лежал без движения, с широко раскрытыми глазами (из-за этого
в них сильно рябило) и слушал писк в ушах, что-то похожее бывает, когда
включаешь телевизор - такой же монотонный и лишенный всякой эмоциональной окраски
писк, ничего общего не имеющий с жалобным писком комара, - еще в ушах стоял
шум, напоминающий шум леса, и было много других шумов, гудений и писков,
которые сливались в единый хор. Этот хор будет звучать в его ушах целый день,
но он обычно переставал его замечать, как только вставал и шлепал в туалет, -
так, включая магнитофон, слышишь шипение, но потом, когда начинает играть
музыка, уже не обращаешь на него внимания.
Все
в комнате было точно таким же, каким он оставил вчера, ложась спать. Но
настроение за ночь переменилось разительно, впрочем, это было обычным делом.
Книга, которую он читал вчера, так и лежала на диване, сейчас она ему о
чем-то смутно напомнила: а-а, вчера он читал ее допоздна (а начал часов в
одиннадцать) и, кажется, не мог оторваться, погрузился в нее настолько, что
у него даже притупился вкус собственного я, который он постоянно ощущал,
как печеночный больной ощущает изжогу. От долгого чтения, да еще в лежачем положении, у
него заболели глаза, отложив книгу, он подошел к зеркалу на них полюбоваться -
они действительно слегка покраснели. Весь вечер он находился в каком-то тяжелом,
тревожном возбуждении, мир воспринимался с бредовой силой, и он не знал,
куда деваться от навалившейся на него беспредметной взвинченности, и непонятно было,
как же сделать так, чтобы она исчезла. Такое часто бывало с ним по вечерам, за
книгу же схватился, чтобы отвлечься, спрятаться, и читал лихорадочно, как-то
даже остервенело, как будто топтал горящую траву, а не книгу читал. Лег
спать он без всякой охоты, просто потому, что голова уже ничего не соображала и
не всю же ночь было сидеть. Но заснул, как и следовало ожидать, не сразу.
Сна не было ни в одном глазу, лежал, с усилием держа глаза закрытыми, и
чувствовал, как дрожат веки, - от этого в голове то и дело вспыхивало, он
был простужен, и у него был заложен нос, он слышал свое тяжелое дыхание в
подушку - как будто шепотом произносил а-а, время от времени в
груди всхрипывало, а один раз забурчало в животе каким-то электрическим зв
