Мисилюк Валерий Олегович - Сказка Про Восьмое Марта
Мисилюк Валерий Олегович
Сказка про Восьмое марта
Сказка для взрослых
У бабки Нюры умирала дочка. Единственная кровиночка. Никого больше у бабки
не осталось, кроме Люсеньки на этом свете. Люсеньки, да зятя. Мужа дочкиного
непутёвого. Но какой из зятя родственник? И ведь молодая ещё женщина -
Люсенька. Всего-то пятьдесят годков. Ещё и пожить толком не успела,
порадоваться. Всё детство и молодость проболела. Туберкулёз врачи ставили.
Потом вроде поправилась чуток. Даже замуж вышла. И вот на тебе! Новая напасть.
Рак.
Бабка Нюра родила Люсеньку во грехе. Тогда не бабкой была она ещё, а
восемнадцатилетней глупой девчонкой. Мать её, покойница, часто причитала:
- Не доведёт тебя, Нюрка, доброта твоя глупая до добра! Либо в подоле
принесёшь, либо ещё чего похуже. - И так ведь и вышло! Мать как в воду
глядела. Только не стало к рождению Люсеньки матери уже. Померла в войну,
сердешная.
А ведь был у бабки Нюры до войны жених! Николай. Красавец писаный. Как усы
отпустил - ну чистый граф. Не зря в селе поговаривали, что не крестьянского он
роду. Старше Нюры на четыре года.
Как высмотрел он в шестом классе сельской школы зеленоглазую красавицу с
русой косой, так сразу ей и сказал:
- В армии отслужу, и мы с тобой, Анна, поженимся! - А Нюрка и не
возражала. И все говорили, что пара они друг другу. Это потом уже Нюра от
работы да жизни несчастливой состарилась быстро. А тогда первой красавицей
была. Добрая только слишком, да глупая. А перед тем, как на фронт идти,
подарил ей Коля кольцо обручальное. Ему оно по наследству от матери досталось.
Красоты неописуемой. С огромным изумрудом под цвет Нюркиных глаз.
- Жди! - Говорит. - После войны сразу поженимся! А в сорок третьем на него
похоронка пришла.
И в другом оказалась права мать-покойница. Разве у такой дуры
добросердечной удержится какое добро в доме? Стало Нюрке фашиста одного
пленного жалко. За селом пленные немцы работали. Новые каменные коровники
строили. В селе после войны мужиков почти совсем не осталось. Так, на расплод
пара-тройка. Так председательша колхоза договорилась пленных к ним на работы
определить. А Нюрка дояркой работала. Как раз мимо пленных на дойку ходила. И
вот пожалела она фашистика одного. Совсем ещё мальчишечка. Лет восемнадцать
было ли ему? Доходил он уже. Глаза серые строгие, запавшие. Волос на голове
почти нет. А кисти рук из шинели торчат распухшие, как подушки. И все в
гнойниках и в коросте. Нюра, дура, в первый раз, когда охранник отвернулся,
ему морковку кинула. Он заулыбался, закивал:
- Карашо! - А грызть не может. Зубы шатаются, а из дёсен кровь течёт. А
глаза голодом горят. И поняла Нюрка, что жить ему осталось всего ничего. А на
решения она и тогда скорая была. Сразу к начальнику конвойному:
- Отпусти ко мне подкормиться. Ведь помрёт малец через неделю.
- Не положено!
На другой день, это аккурат на восьмое марта случилось, принесла Нюрка
начальнику кольцо своё обручальное. Память о Коленьке. Редкой красоты было
кольцо. Сейчас бы сказали, что не один десяток тысяч долларов стоило. Да жизнь
человеческая всё равно дороже.
Начальник конвойный молодой был. Тоже, небось, невеста или жена молодая у
него. Как полыхнуло колечко огнём зелёным, в Нюркиных глазах отразилось, так и
не удержался. Разрешил за кольцо кормить пленного. Даже в баню иногда ночью
отпускал, тайно.
И стала Нюрка фашиста этого откармливать да лечить. Австрийцем он
оказался. Из города Вена. Звать Пауль. Он даже повоевать не успел. Только на
фронт прибыл
