Мордовцев Даниил - Москва Слезам Не Верит
ДАНИИЛ МОРДОВЦЕВ
МОСКВА СЛЕЗАМ НЕ ВЕРИТ
Аннотация
Историческая беллетристика Даниила Лукича Мордовцева, написавшего десятки романов и повестей, была одной из самых читаемых в России XIX века. Не потерян интерес к ней и в наше время.
В произведениях, составляющих настоящий сборник, отражено отношение автора к той трагедии, которая совершалась в отечественной истории начиная с XV века, в период объединения российских земель вокруг Москвы. Он ярко показывает, как власти предержащие, чтобы увеличить свои привилегии и удовлетворить личные амбиции, под предлогом борьбы за религиозное и политическое единомыслие сеяли в народе смуту, толкали его на раскол, духовное оскудение и братоубийственные войны.
I. КАЛИКИ ПЕРЕХОЖИЕ
В хоромах князя Данилы Щеняти, что у Арбатских ворот, идет пир горой или, как поется в былинах, «заводилось пированьице, почестей пир, собирались все князья, бояре московские».
— А где же, князюшка сват, твои калики перехожие, что похвалился ими? — спросил боярин Григорий Морозов, сильно подвыпивший, но крепкий на голову и на ноги.
— А на рундуке... Ждут, когда почестен наш пир разыграется.
— Чего же ждать, дорогой тезушка, коли «княжеский стол по полустоле, за столом все пьяни, веселы», — сказал, ставя на стол свою чару, старый князь Холмский Данило Дмитриевич, победитель новгородцев на берегах Шелони реки.
— Ладно... Веди калик, — кивнул хозяин старому дворецкому.
В столовую светлицу вошли трое калик перехожих: двое молодых и зрячих, а третий старый и слепой. Войдя, калики «крест клали по писаному, поклон дали по ученому» и, откашлявшись, затянули:
Нашему хозяину князюшке честь бы была,
Нам бы, ребятам, ведро пива дано:
Сам бы хозяюшка с гостьми испил
Да и нас бы, калик, ковшом не обнес.
Тада станем мы, калики, сказывати,
А вы, люди добрые, почетные, слушати,
Что про стары времена, про доселетния.
Калики на минуту приостановились, и старший из них, слепой, достав из за спины «домру», стал перебирать струны... Пирующие притихли: в мелодии слепца слышалось что то внушительное.
По знаку дворецкого холопы поднесли певцам по ковшу пива. Те перекрестились, выпили, утерлись рукавами...
И вдруг с уст их полилось торжественное:
Из за лесу, было, лесу темного,
Из под чудна креста Леванидова,
Из под бела горюч камня Латыря, —
Тут повышла выходила, повыбежала,
Выбегала тут, волетала Волга матушка,
Лесом полем шла верст три тысячи.
А и много в себя мать рек побрала,
А что ручьев пожрала — счету нет,
Широко далеко под Казань прошла,
За Казанью то реку, Каму выпила,
А со Камушкой то Вятку пожрала.
А той Вятке реке честь великая:
Поит кормит она славный Хлынов град1,
Что родной он брат граду Новугороду...
— Как! — остановил певцов боярин Морозов. — Хлынов — родной брат Новгороду?.. С какой такой родни?
— А как же, боярин, — отвечал слепец, — спокон веку так повелось, от дедов и прадедов наших: Хлынов — меньшой братец Великому Новугороду.
— И мне то же сказывали новугородцы, — поддержал слепца князь Холмский. — Даже посадница Марфа про родство Хлынова с Новым городом говаривала. И чудно так, словно сказка...
— Не сказка, боярин батюшка, а быль исконная, — настаивал слепец.
— Так ты расскажи, старче, а мы послушаем, — возвысил голос хозяин и кивнул холопам...
Калики перехожие снова осушили по ковшу пива.
— Давно это было... — степенно начал слепец. — Не сто и не двести лет, а, може, с полутысячи годов тому будет. Воевал тогда господин Великий Новгород — чудь белоглазую. Все мужья новгородские, и стар, и
