Можаев Борис - Петька Барин
Борис Можаев
ПЕТЬКА БАРИН
Как-то поздней осенью заехал я в Тиханово зайцев погонять по первой
пороше. У Семена Семеновича Бородина, моего дальнего родственника, был
отличный гонец костромской породы, а у Гладких, второго секретаря райкома,
русская гончая - пегий кобель, рослый, как телок. Собаки давно спарились в
работе и вдвоем куда хочешь выгоняли и зайца и лису.
Володя Гладких был моим приятелем, и я запросто зашел к нему в кабинет
под вечер, чтобы поговорить насчет завтрашней охоты. В приемной застал я
директора Мещерского совхоза, с которым был едва знаком. Мы поздоровались.
Это был сухой погибистый человек средних лет с темным, сумрачным лицом и
белыми залысинами, отчего выглядел каким-то болезненным.
- Что, очередь? - спросил я.
Он замешкался, потянул со стола к себе под мышку желтую кожаную папку и
сказал уклончиво:
- У меня тут дело такое, что не к спеху... Так что давай проходи, - и
как-то жалко улыбнулся.
- Я тоже вроде не тороплюсь.
- Нет, проходи ты, - настойчивее сказал директор.
Я прошел. В кабинете секретаря застал я какого-то тощего старого
просителя в армейском зеленом пиджаке и в резиновых сапогах. Он держал в
руках рыжую телячью шапку и упорно глядел на Гладких красными слезящимися
глазками:
- Дак пензию дадите мне али как?
Гладких сидел за столом, скрестив руки на груди, с тем выражением
безнадежного отчаяния, которое вызывает разве что затяжная зубная боль.
- Ну, милый мой! Я ж тебе десять раз говорил: не имею права. Не
занимаюсь я начислением пенсий. На то райсобес имеется.
- Райсобес отказался.
- Я ж тебе пояснил почему... При тебе звонил туда. Говорят, что бумаг у
тебя нет. Справок, которые подтверждают трудовой стаж. Понял?
- Дак бумаги Федька не дает.
- Не Федька, а Федор Иванович. А он говорит, что ты мало в колхозе
работал.
- А колько позовут, столь и работал.
- Но откуда ж я знаю? Я-то не состоял в вашем колхозе.
- Ну да... Я вот состоял, а пензию не дают.
- Тьфу ты! Опять двадцать пять, - Володя громыхнул стулом и повернулся
ко мне: - Вот, поговори с ним.
Старик тоже поглядел на меня, часто заморгал, зашмыгал носом и
заплакал:
- Бог с ними... Дадут - дадут, а не дадут - и не надо, - он утер шапкой
лицо и горестно вздохнул.
- Вы откуда будете? - спросил я его.
- Из Петуховки я... Самохвалов.
- Кто ж поступил с вами несправедливо? На что вы жалуетесь?
- Мне не то обидно, что не работал, а то, что бумаг, говорят, нету.
- Так ведь только бумага подтверждает, что вы работали, - сказал
Гладких.
- Небось, когда работал, бумаги не требовали. Ступай на работу, и
все... Я, бывало, и на бакчи еду, и в лес за дровами. Мне говорят - иди в
кавхоз, лошадь дадим.
- А вы что, безлошадником были? - спросил я.
- Когда лошади не было, я на крахмальном заводе работал.
- А в колхозе по доверенности работали или как? - спросил Гладких.
- Нет, я на труддень. Сани починю, тырлы... Кавхозник я.
- Да у тебя даже книжки колхозной нет, - сказал Гладких. - Ты в райтопе
работал, и в лесничестве, и на кирпичном.
- Куда пошлют, там и работал. Получал колько дадут. Мне больно обидно,
что все получают пензию, а я нет. А еще больно грубо сказал секретарь
Федька: от меня, мол, все зависит. Хочу - дам бумагу, хочу - нет. А я без
работы не могу. Болею я от этого. Охо-хо-хо! Мало работал? Да я, брат
родной, сидеть не могу. На быке шкуры возил в войну. А мосты через
Петравку развалились. Это как сказать? Телега без наклесток... Не телега -
дроги. Шкуры с нее плывут... а я по реке их
