Библиотека в кармане -русские авторы

         

Набоков Владимир - Кэмбридж


Владимир Набоков
Кэмбридж (Эссе)
Есть милая поговорка: на чужбине и звезды из олова. Не
правда ли? Хороша природа за морем, да она не наша и кажется
нам бездушной, искусственной. Нужно упорно вглядываться, чтобы
ее почувствовать и полюбить; а, спервоначала, оранжерейным
чем-то веет от чуждых деревьев, и птицы все на пружинках, и
заря вечерняя не лучше сухонькой акварели. С такими чувствами
въезжал я в провинциальный английский городок, в котором, как
великая душа в малом теле, живет гордой жизнью древний
университет. Готическая красота его многочисленных зданий
(именуемых колледжами) стройно тянется ввысь; горят червонные
циферблаты на стремительных башнях; в проемах вековых ворот,
украшенных лепными гербами, солнечно зеленеют прямоугольники
газона; а против этих самых ворот пестреют выставки современных
магазинов, кощунственные, как цветным карандашом набросанные
рожицы на полях вдохновенной книги.
Взад и вперед по узким улицам шмыгают, перезваниваясь,
обрызганные грязью велосипеды, кудахтают мотоциклы и, куда ни
взглянешь, везде кишат цари города Кембриджа-- студенты:
мелькают галстухи наподобие полосатых шлагбаумов, мелькают
необычайно мятые, излучистые штаны, всех оттенков серого,
начиная с белесого, облачного и кончая темно-сизым, диким,--
штаны, подходящие на диво под цвет окружающих стен.
По утрам молодцы эти, схватив в охапку тетрадь и форменный
плащ, спешат на лекции, гуськом пробираются в залы, сонно
слушают, как с кафедры мямлит мудрая мумия, и, очнувшись,
выражают одобренье свое переливчатым топаньем, когда в тусклом
потоке научной речи рыбкой плеснется красное словцо. После
завтрака, напялив лиловые, зеленые, синие куртки, улетают они,
что вороны в павлиньих перьях, на бархатные лужайки, где до
вечера будут щелкать мячи, или на реку, протекающую с
венецианской томностью мимо серых, бурых стен и чугунных
решеток,-- и тогда Кэмбридж на время пустеет: дюжий городовой
зевает, прислонясь к фонарю, две старушонки в смешных черных
шляпах гагакают на перекрестке, мохнатый пес дремлет в ромбе
солнечного света... К пяти часам все оживает снова, народ валом
валит в кондитерские, где на каждом столике, как куча
мухоморов, лоснятся ядовито-яркие пирожные.
Сижу я, бывало, в уголке, смотрю по сторонам на все эти
гладкие лица, очень милые, что и говорить,-- но всегда как-то
напоминающие объявления о мыле для бритья, и вдруг становится
так скучно, так нудно, что хоть гикни и окна перебей...
Между ними и нами, русскими,-- некая стена стеклянная; у
них свой мир, круглый и твердый, похожий на тщательно
расцвеченный глобус. В их душе нет того вдохновенного вихря,
биения, сияния, плясового неистовства, той злобы и нежности,
которые заводят нас. Бог знает, в какие небеса и бездны; у нас
бывают минуты, когда облака на плечо, море по колено,-- гуляй,
душа! Для англичанина это непонятно, ново, пожалуй заманчиво.
Если, напившись, он и буянит, то буянство его шаблонно и
благодушно, и, глядя на него, только улыбаются блюстители
порядка, зная, что известной черты он не переступит. А с другой
стороны, никогда самый разъимчивый хмель не заставит его
расчувствоваться, оголить грудь, хлопнуть шапку оземь... Во
всякое время -- откровенности коробят его. Говоришь, бывало, с
товарищем о том, о сем, о скачках и стачках, да и сболтнешь по
простоте душевной, что вот, кажется, всю кровь отдал бы, чтобы
снова увидеть какое-нибудь болотце под Петербургом,-- но
высказывать мысли такие непристойно; он на тебя





Содержание раздела