Библиотека в кармане -русские авторы

         

Набоков Владимир - Королек


Владимир Набоков
Королек
Собираются, стягиваются с разных мест вызываемые предметы,
причем иным приходится преодолевать не только даль, но и
давность: с кем больше хлопот, с тем кочевником или с этим -- с
молодым тополем, скажем, который рос поблизости, но теперь
давно срублен, или с выбранным двором, существующим и по сей
час, но находящимся далеко отсюда? Поторопитесь, пожалуйста.
Вот овальный тополек в своей апрельской пунктирной зелени
уже пришел и стал, где ему приказано -- у высокой кирпичной
стены -- целиком выписанной из другого города. Напротив
вырастает дом, большой, мрачный и грязный, и один за другим
выдвигаются, как ящики, плохонькие балконы. Там и сям
распределяются по двору: бочка, еще бочка, легкая тень листвы,
какая-то урна и каменный крест, прислоненный к стене. И хотя
все это только намечено, и еще многое нужно дополнить и
доделать, но на один из балкончиков уже выходят живые люди --
братья Густав и Антон,-- а во двор вступает, катя тележку с
чемоданом и кипой книг, новый жилец -- Романтовский.
Со двора, особенно если день солнечный и окна настежь
раскрыты, комнаты кажутся налитыми густой чернотой (всегда
где-нибудь да бывает ночь -- часть суток внутри, а часть
снаружи). Романтовский посмотрел на черные окна, на двоих
пучеглазых мужчин, наблюдавших за ним с балкона, и, подняв
чемодан на плечо, качнувшись, точно кто хватил его по затылку,
ввалился в дом. В блеске солнца остались тележка с книгами,
бочка, другая бочка, мигающий тополек и надпись дегтем на
кирпичной стене. Голосуйте за список номер такой-то. Ее перед
выборами намалевали, вероятно, братья.
Мы устроим мир так: всяк будет потен, и всяк будет сыт.
Будет работа, будет что жрать, будет чистая, теплая, светлая...
(Романтовский вселился в соседнюю. Она была еще хуже
ихней. Но под кроватью он нашел гуттаперчевую куколку: тут до
него жил, должно быть, семейный).
Однако, несмотря на то, что мир не обратился еще
окончательно и полностью в состояние вещественности, а еще
хранил там и сям области неосязаемые и неприкосновенные, братья
чувствовали себя в жизни плотно и уверенно. Старший, Густав,
служил на мебельном складе; младший находился временно без
работы, но не унывал. Сплошь розовое лицо Густава с длинными,
торчащими, льняными бровями. Его широкая, как шкап, грудная
клетка, и вечный пуловер из крутой серой шерсти, и резинки на
сгибах толстых рук,-- чтобы ничего не делалось спустя рукава.
Оспой выщербленное лицо Антона с темными усами, подстриженными
трапецией. Его красная фуфайка И жилистая худощавость. Но когда
они оба облокачивались на железные перильца балкона, зады были
у них точь-в-точь одинаковые -- большие, торжествующие, туго
обтянутые по окатам одинаковым клетчатым сукном.
Еще раз: мир будет потен и сыт. Бездельникам, паразитам и
музыкантам вход воспрещен. Пока сердце качает кровь, нужно
жить, черт возьми. Густав вот уже два года Копил деньги, чтобы
жениться на Анне, купить буфет, ковер.
По вечерам раза три в неделю она приходила -- дебелая,
полные руки, широкая переносица в веснушках, свинцовая тень под
глазами, раздвинутые зубы, из которых один к тому же выбит.
Втроем дули пиво. Она поднимала к затылку голые руки, показывая
блестящее рыжее оперение под мышками, и, закинув голову, так
разевала рот, что было видно все небо и язычок гортани, похожий
на гузок вареной курицы. Обоим братьям был по вкусу ее
анатомический смех, они усердно щекотали ее. Днем, пока брат
был на работе, Антон сидел в дру





Содержание раздела