Набоков Владимир - Руперт Брук
Владимир Набоков
Руперт Брук
Я видел их; я любовался ими долго; они, чуть всхлипывая, плавали, без
устали плавали туда и сюда за стеклянной преградой, в дымке воды
неподвижной, бледно-зеленой, как дрема, как вечность, как внутренний мир
слепца. Они были огромные, округлые, красочные: казалось, фарфоровую их
чешую расцветил тщательный китаец. Я глядел на них как во сне, очарованный
тайною музыкой их плавных, тонких движений. Между этих мягко мерцающих
великанов юркала цветистая мелюзга - крошечные призраки, напоминающие
нежнейших бабочек, прозрачнейших стрекоз. И в полумглистом аквариуме, глядя
на всех этих сказочных рыб, скользящих, дышущих, выпучивших глаза в свою
бледно-зеленую вечность, - я вспомнил прохладные, излучистые стихи
английского поэта, который чуял в них, в этих гибких, радужных рыбах,
глубокий образ нашего бытия.
Руперт Брук... Имя это еще не известно на материке, а тем паче в
России. Руперт Брук (1887 - 1915) представлен двумя легкими томиками, в
которых собрано около восьмидесяти стихотворений. В его творчестве есть
редкая пленительная черта: какая-то сияющая влажность, недаром он служил во
флоте, недаром и само имя его означает по-английски: ручей. Эта тютчевская
любовь ко всему струящемуся, журчащему, светло-студеному выражается так
ярко, так убедительно в большинстве его стихов, что хочется их не читать, а
всасывать через соломинку, прижимать к лицу, как росистые цветы,
погружаться в них, как в свежесть лазоревого озера. Для Брука мир - водная
глубь, "зыбкая, изменчивая, дымчатая, в которой колеблющиеся тени
вздуваются и зияют таинственно... Странная нежность глубины смягчает
потонувшие в ней краски, раздробляет черный цвет на его составные оттенки,
подобно тому как смерть расчленяет жизнь. Вот алый сумрак, таящийся в
сердцах роз, вот синий лоск мертвых беззвездных небес, вот золотистость,
лежащая за глазами, вот та неведомая, безымянная, слепая белизна, которая
является основным пламенем ночи, вот тускло-лиловая окраска, вот матовая
зелень, - тысячи тысяч оттенков, цветущих между тьмой и тьмой". И все
краски эти дышут, движутся, образуют чешуйчатые существа, которых мы зовем
рыбками; и вот, в тонко-жутких стихах поэт передает весь трепет жизни их.
В полдневный час, ленивым летом,
овеянная влажным светом,
в струях с изгиба на изгиб,
блуждает сонно-сытых рыб
глубокомысленная стая,
надежды рыбьи обсуждая,
и вот значенье их речей:
"У нас прудок, река, ручей;
но что же дальше? Есть догадка,
что жизнь - не все; как было б гадко
в обратном случае! В грязи,
в воде есть тайные стези,
добро лежит в их основанье.
Мы верим: в жидком состоянье
предназначенье видит Тот,
Кто глубже нас и наших вод.
Мы знаем смутно, чуем глухо -
грядущее не вовсе cyxo!
"Из ила в ил!", - бормочет смерть;
но пусть грозит нам водоверть, -
к иной готовимся мы встрече...
За гранью времени, далече,
иные воды разлились.
Там будет слизистее слизь,
влажнее влага, тина гуще...
Там проплывает Всемогущий,
с хвостом, с чешуйчатой душой,
благой, чудовищно-большой,
извечно царствавший над илом...
И под Божественным правилом
из нас малейшие найдут
желанный, ласковый приют...
О, глубь реки безмерно мирной!
Там, под водою, в мухе жирной
крючок зловещий не сокрыт...
Там тина золотом горит,
там - ил прекрасный, ил пречистый.
И в этой области струистой -
ах, сколько райских червяков,
бессмертных мошек, мотыльков -
какие плавают стрекозы!"
И там, куда все рыбьи грезы
устремлены сквозь влажный све
