Набоков Владимир - Русская Река
Владимир Набоков
Русская река
Каждый помнит какую-то русскую реку, но бессильно запнется, едва
говорить о ней станет: даны человеку лишь одни человечьи слова.
А ведь реки - как души - все разные... Нужно, чтоб соседу поведать о
них, знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный, изумрудную речь водяных...
Но у каждого в сердце, где клад заковала кочевая стальная тоска,
отзывается внятно, что сердцу, бывало, напевала родная река...
Для странников верных качнул я дыханьем души эти качели слогов
равномерных в бессонной тиши... Повсюду, в мороз и на зное, встретишь
странников этих, несущих, как чудо, как бремя страстное, родину...
Сам я - бездомный - как-то ночью стоял на мосту, в городе мглистом,
огромном, и глядел в маслянистую темноту, - рядом с тенью случайно-любимой,
стройной, как черное пламя, да только с глазами безнадежно-чужими...
Я молчал, и спросила она на своем языке: "Ты меня уж забыл?" - и не в
силах я был объяснить, что я - там, далеко, на реке илистой, тинистой, с
именем милым, с именем что камышовая тишь... Это словно из ямочки в глине
черно-синий выстрелит стриж и вдоль по-сердцу носится с криком своим
изумленным: вий-вий...
Это было в раю...
Это было в России.
Вот гладкая лодка плывет в тихоструйную юность мою: мимо леса, полного
иволог, солнца, прохлады грибной, мимо леса, где березовый ствол чуть
сквозит белизной стройной в буйном бархате хвойном, мимо красных, крутых
берегов, парчовых островков, мимо плавных полянок сырых, в скабиозах и
лютиках...
Раз! - и тугие уключины звякают - раз! - и весло на весу проливает
огнистые слезы в зеленую тень. Чу! - в прибрежном лесу кто-то легко
зааукал... Дремлет цветущая влага - подковы листьев плавучих, фарфоровый
купол цветка водяного... Как мне запомнилась эта река узорная, узкая!..
Вечереет... (И как объяснить, что значило русское: "вечереет"?)
Стрекоза, - бирюзовая нить, два крыла слюдяных, - замерла на перилах
купальни... Солнце в черемухах... Колокол дальний... Тучки румяные,
русые... Червячка из чехла выжмешь, за усики вытянешь, и - на крючок.
Ждешь. Клюет.
Сладко дрогнет леса, и блеснет, шлепнет о мокрые доски голубая плотва,
головастый бычок или хариус жесткий...
А когда мне удить надоест, - на деревянный навес взберусь (...Русь!..)
и оттуда беззвучно ныряю в отраженный закат... ослепленный, плыву наугад,
ширяю, навзничь ложусь, - и не ведаю, где я, - в небесах, на воде ли?
Мошкара надо мною качается, вверх и вниз, вверх и вниз, без конца...
Вечер кончается. Осторожно сдираю с лица липкую травку... В щиколотку
щиплет малявка: сладок мне рыбий слепой поцелуй. В лиловеющей зыби - узел
огненных струй; и плыву я, горю, глотаю зарю вечеровую.
А теперь, в бесприютном краю, уж давно не снимая котомки, качаю-ловлю
я, качаю-ловлю строки о русской речонке, строки, как отблески солнца,
бессвязные...
Ведь реки - как души - все разные... Нужно, чтоб соседу поведать о
них, знать, пожалуй, русалочий лепет жемчужный, изумрудную речь водяных...
Но у каждого в сердце, где клад заковала кочевая стальная тоска, -
отзывается внятно, что сердцу, бывало, напевала родная река...
Впервые: "Наш мир" (Берлин), 14 сентября 1924 г.
