Нагибин Юрий - Писатель Щедрый И Радостный
Юрий Маркович НАГИБИН
ПИСАТЕЛЬ ЩЕДРЫЙ И РАДОСТНЫЙ...
Вступительная статья
Виктор Драгунский был талантлив вглубь и вширь. Если представить
себе, сколько он успел сделать за короткий срок - всего пятьдесят восемь
лет отмерила ему судьба, - то кажется, что он прожил несколько жизней. В
одной жизни он был шорником, лодочником, токарем, в другой - цирковым
клоуном, актёром кино и театра, руководителем замечательного сатирического
ансамбля "Синяя Птичка", в третьей - одним из лучших детских писателей и
превосходным, нежным и добрым писателем для взрослых.
Конечно, всё это так и не так. Драгунский прожил одну, на редкость
многообразную, насыщенную, напряжённую и цельную жизнь. Ему выпала редкая
участь быть ни на кого не похожим, создать свой стиль и в жизни, и в
творчестве.
Он был блестящим устным рассказчиком, интересно, по-своему "читал"
людей, открывая в них порой такое, чего не видели те, кто стоял к ним
ближе. Он не боялся распахнуться новому человеку, ощутив в нём родную
кровь, и не боялся разрыва, если обнаруживал низость.
Но куда легче ему было любить, жалеть, снисходить и прощать, нежели
ненавидеть и ссориться. И всё же щедрый и радостный, как праздник,
Драгунский не был примиренцем. В его рассказах, собранных в этой книге,
нежное и светлое чувство всегда одерживает верх над плоской и тяжеловесной
житейщиной. Нереальное сияние светлячка, похожего на звёздочку, которая
горит где-то в непостижимой дали и вместе с тем лежит здесь, на ладони, -
это сияние оказывается стократ дороже такой ценной вещи, как новенький
игрушечный самосвал. Почему светлячок лучше? Потому что он живой! И
светится... И это не прихоть мальчишки, заждавшегося в тёмном дворе своей
мамы. Это победа над трезвым расчётом приятеля, для которого жизнь есть
свод правил арифметики, - за самосвал он даёт одну марку Гватемалы, две -
Барбадоса и лопнувший плавательный круг в придачу.
Белые амадины - крохотные птички-снежки с клюквенными клювиками, но
такая в них сила, в маленьких и слабых, что все стояли перед ними молча и
недвижно, и любили их изо всех сил все единодушно, дети и взрослые. А на
какую-то тётку, нарушившую благоговейное молчание нелепыми словами о
никчёмности волшебных птиц, все посмотрели так сурово и презрительно, что
она покраснела и ушла. "И все мы, кто стоял тут, поняли, что тётка не в
счёт, потому что она не из нашей компании". Так мальчик ощутил единство
людей перед загадочным миром красоты.
Какая сила заставила Дениску выпустить шарик? Но он разжал пальцы, и
шарик полетел вверх плавно и спокойно, как будто этого и хотел всю жизнь.
Конечно, трудно отказаться от соблазна укротить заключённую в шарике силу
полёта, конечно, мальчику хочется ощущать себя хозяином этого упругого
стремления ввысь, но всё же мальчик разжимает пальцы и, запрокинув голову
в небо, понимает, что иначе поступить нельзя. Потому что "как это красиво,
когда весна на дворе, и все нарядные и весёлые, и милиционер в белых
перчатках, а в чистое синее-синее небо улетает от нас красный шарик".
Потому что миг вольного полёта вечен в сравнении с мимолётностью
обладания.
Мальчик не хочет смириться с тем, что в мире существует обман. Когда
Марья Петровна обещает принести ему в подарок настоящую будённовскую
саблю, он верит ей, хотя она обманывает его не в первый раз. И он,
прибежав из школы, обшаривает всю комнату, хотя и понимает, что сабли нет,
не было и быть не могло.
"Мама сказала:
- Может быть, она ещё придёт?
Но я сказал:
- Нет, мама
