Нестайко Всеволод - Незнакомец Из Тринадцатой Квартиры
ВСЕВОЛОД ЗИНОВЬЕВИЧ НЕСТАЙКО
НЕЗНАКОМЕЦ ИЗ ТРИНАДЦАТОЙ КВАРТИРЫ…
Глава I. «Э!» — Сказали мы с Явой.
Я поправляю бакенбарды, встаю на цыпочки и заглядываю в дырку в занавесе. И сердце моё бьётся и замирает Не я первый смотрю в дырку. До меня в такую же дырочку заглядывали, наверно, и Щепкин, и Станиславский, и Тарапунька, и Штепсель — тысячи артистов всех времён и народов.
И так же спокойно и весело рассаживались зрители в зале. И так же уходила душа в пятки у тех, кто был на сцене. Особенно если премьера.
А у нас сегодня премьера.
— Ну ка подвинься! Дай мне!
Чья то разгорячённая щека решительно отпихивает мою голову от дырки. Это Стёпа Карафолька. В другой раз я, пожалуй, не стерпел бы такого нахальства, может, и по шее бы дал… Но сейчас у меня нет на это энергии.
Вся моя энергия уходит на волнение.
В обычном состоянии человек сначала вдыхает, а потом выдыхает. Но когда человек волнуется, он, по моему, только выдыхает. И откуда берётся воздух у него в груди, не знаю.
Я хожу по сцене и выдыхаю.
Может, вы думаете, что я один хожу и выдыхаю? Как бы не так! Вон, слышите?
«Х ху… Х ха… Х хи…» Все артисты ходят и выдыхают. И кажется, что от этого и ветер гуляет по сцене, качает декорации, шевелит занавес и пыль поднимает с пола. Если бы наш сельский клуб был не кирпичный, а резиновый, он бы раздулся, как праздничный шар, и давно бы лопнул.
А мы все полетели бы в космос — вместе с декорациями, с баянистом Мироном Штепой, который играет сейчас последнюю перед началом польку кокетку, вместе с мороженщицей Дорой Семёновной, со всеми зрителями.
Зрители!.. Ох уж эти зрители! Разрази их гром! Ещё совсем недавно это были такие милые, добрые люди, которые всегда могли помочь, поддержать, посочувствовать. Николай Павлович, дед Варава, дед Саливон, завклубом Андрей Кекало, тётка Ганна, бабка Маруся, папа, мама.
Они за тебя в огонь и в воду — куда хочешь!
А теперь? Теперь даже мама родная — не мама, а зритель.
И нет ни одной живой души по эту сторону занавеса, кто бы не волновался. От учительницы литературы Галины Сидоровны, нашего художественного руководителя, до гундосого третьеклассника Пети Пашко, который раздвигал и задёргивал занавес. Все волновались.
Но больше всех, конечно, мы: я и Ява. Нам было с чего волноваться. Ведь это мы заварили кашу — придумали этот театр.
Мы с Явой — как Станиславский и Немирович Данченко в нашем сельском МХАТе (то бишь ВХАТе).
— А что? А что?! — размахивая руками, горячился прошлой осенью Ява. — Знаешь, какой театр можно отгрохать! На весь район!.. Настоящий МХАТ будет! Только тот Московский, а наш — Васюковский.
Васюковский Художественный академический театр — ВХАТ. А что? На гастроли ездить будем… Вон МХАТ вернулся же недавно из Америки.
Разве плохо?!
Да меня не нужно было убеждать. Я был Немирович Данченко… Убеждать нужно было Галину Сидоровну и другое школьное начальство. Но, между прочим, и Галину Сидоровну убеждать не пришлось. Она сразу нас поддержала:
— Молодцы, ребята! Правильно! Я давно хотела организовать драмкружок, да как то всё руки не доходят.
Вот вы, как инициаторы, и составьте список всех желающих. Парни вы энергичные — будьте старостами кружка.
Мы страшно важничали в тот день. Мы даже ни разу ни гикнули и не пнули никого ногой. Серьёзные и солидные, мы ходили по классам и составляли список — длинный предлинный, на два с половиной метра. Сперва записалась чуть ли не вся школа. (Хорошо, что потом, как это часто бывает, девяносто процентов отсеялось.) Мы так запарились с этим списком, что
