Николаев Геннадий - Вещие Сны Тихого Психа
Геннадий Николаев
Вещие сны тихого психа
Роман в шести тетрадях
Эти ксерокопии тетрадей, исписанных мелким почерком, передал мне знакомый
врач, из эмигрантов, работавший бесплатно ночным дежурным в психиатрической
больнице провинциального немецкого городка, где в те годы жил и я. При этом он
сказал, что в них немало любопытного и что я могу распорядиться тетрадями по
своему усмотрению. Ему они теперь вряд ли понадобятся.
Поначалу, листая тетради и с трудом разбирая бисерные каракули, я хотел
было выбросить их вместе с накопившейся грудой макулатуры - проспектов,
журналов, газет, рекламы - в уличный бак для бумажных отходов, но что-то
остановило меня. Текст, во многих местах отмеченный ясностью сознания,
возможно странного, заинтриговал меня, и я продолжил нелегкий труд разбирать,
а затем переписывать и править страницу за страницей.
Поразительно, но чем глубже я входил в текст, тем навязчивее овладевала
мною мысль, что человек, написавший это, был хорошо мне знаком, что мы с ним
где-то и когда-то встречались, в той, другой жизни. Иногда у меня возникало
чувство, будто писал он не только о себе, но и обо мне тоже. И это как-то
странно завораживало и пугало.
Текст был написан по-русски, но так торопливо и небрежно, с таким
количеством немецких слов, что разбирать его было адской мукой. Однако
постепенно я привык к его рваному слогу, к манере перескакивать с одного на
другое, не заботясь, поймут его или нет.
Название тетрадей было особо указано в тексте, поэтому я сохранил его в
надежде, что Читатель с пониманием воспримет его, тем более что, на мой
взгляд, оно наиболее точное.
ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
Поздно, уже ночь, свет выключили, пишу у окна, при луне. Вот-вот выключат
и луну, они на это мастера. Выключить луну проще простого: подтащи облако, и
все дела! Вон их сколько, все небо в пятнах, бери любое и тащи. И наступит
тьма египетская. Тогда - только в койку. Господи, как жутко дышит сосед,
Франц. У него безостановочно текут слюни, и мне кажется, что он вот-вот
захлебнется и умрет. Он совсем молодой, лет 18-19. Его тетушка, фрау Ильза,
говорит, что он предел, "само совершенство, тупик арийской расы, некогда
выводимой, будь он проклят, великим фюрером". Это в переводе доктора
Герштейна. Да, многие подпали под силу слов, которые великий безумец Ницше
вложил в уста своего Заратустры: "Вы совершили путь от червя к человеку, но
многое в вас еще осталось от червя. Некогда были вы обезьяной, и даже теперь
еще человек больше обезьяна, чем иная из обезьян... Человек - это канат,
натянутый между животным и сверхчеловеками, - канат над пропастью... В
человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то,
что он переход и гибель... Я люблю тех, кто не ищет за звездами основания,
чтобы погибнуть и сделаться жертвою - а приносит себя в жертву земле, чтобы
земля некогда стала землею сверхчеловека..." У нас тоже выводили, пардон,
воспитывали, создавали так называемого нового человека и получили - меня!
Ха-ха! Получили, но не приручили, и вот я здесь, в Германии, истинно свободный
получатель немецкого социального пособия - никаких тебе собраний, никаких
соцсоревнований, никаких подписок! Хочу - живу, захочу - помру. Помереть
здесь, между прочим, дважды два. Например: засовываешь в рот угол простыни,
жуешь и глотаешь, пока не проглотишь всю. Франц то и дело жует свою простыню.
Думаю, это он так шутит, немецкий молодежный юмор. Я тоже жую, смешу Франца.
Доктор Герштейн принес мне кучу тетра
