Нилин Павел - Дом Господина Эшке В Городе Веневе
Павел Нилин
Дом господина Эшке в городе Веневе
Большой бревенчатый дом стоял в глубине двора, в переулке, укрытом
ветвистыми тополями, и не всякий прохожий заметил бы его, особенно в
сумерки, особенно в метель, когда мокрый снег залепляет все на свете, и
слепит глаза, и сбивает с пути.
Но обер-лейтенант Фердинанд Эшке, пропустив впереди себя громыхающий
длинный обоз, остановился около этого дома и по-хозяйски уверенно повернул
кольцо калитки.
Взъерошенный старый пес, оскорбление залаяв, рванулся ему навстречу.
Обер-лейтенант расстегнул было кобуру, но тут же заметил, что пес на
цепи, и спокойно пошел дальше, оставляя в пушистом снегу глубокий след
тяжелых, кованых сапог.
Похоже было, что в доме никто не живет.
Высокое крыльцо было завалено снегом, ставни закрыты, а маленькое
окошечко в дубовой двери затянуто морозным инеем.
Обер-лейтенант все-таки постучал. Он постучал раз и два, потом гневливо
ударил сапогом в дверь и наконец услышал мягкие шаги за дверью.
- Вам кого? - тихо, без удивления, спросил старик, осторожно
высунувшись в чуть приоткрытую дверь.
- Здравствуйте, - вежливо и настойчиво сказал обер-лейтенант и так же
вежливо и настойчиво, отодвинув старика, вошел в переднюю, в полутьму и
тепло чужого жилища.
Больше спрашивать было не о чем.
В город вошли немцы, и старик, стоявший у входа в столовую,
приготовился ко всему. Он не удивился бы, если б немецкий офицер выстрелил
в него.
Но коротконогий, толстолицый немец улыбался и пристально и молчаливо,
как оценщик, рассматривал мебель, стены и самого старика, обутого в мягкие
войлочные туфли.
В столовой по-прежнему стоял квадратный старинный стол, за которым
недавно еще собиралась большая семья: два сына, три дочери, зять и
племянник - агроном, приезжавший из деревни погостить к дяде в город
Венев.
А теперь все разъехались. Оба сына и дочка-фельдшерица уехали на войну
в первые же дни, зятя недавно ранили, две дочери поехали к нему в
госпиталь, да там и остались санитарками, а где племянник - этого никто не
знает. Говорили, будто ушел он к партизанам. Может быть, и в самом деле
ушел. Многие ушли.
Остались только старик со старухой.
И вот сейчас чужой человек шагает по их дому, по теплым комнатам, где
они прожили почти сорок лет.
Дом этот сколочен собственными руками, вот этими, все еще крепкими
руками потомственного плотника.
Взрослые дети помогали утеплять этот дом, благоустраивать его. Посадили
фруктовый садик во дворе, каждую весну обмазывали стволы деревьев
известью, каждую осень обматывали их тряпьем и рогожей, чтобы мороз не
потревожил, чтобы заяц не обгрыз.
Постепенно завели корову, козу, гусей и посадили свирепого пса Баритона
сторожить имущество.
Все было свое, нажитое, заработанное.
А сейчас - странное дело! - ничего не жалко старику Бахмачеву, и только
противно, что чужеземец трогает руками его, старика, добро и на толстом
лице чужеземца шевелится улыбка, ненужная для грабителя и очень обидная
для хозяина.
Немец вертит в руках крошечные валенки покойного внука.
Дед отворачивается. Противно ему до боли смотреть в этот момент на
немца.
И зачем тут оказались валенки внука?
Потом немец снимает с вешалки шубу самого старика. Шуба немцу, должно
быть, нравится. Он щелкает языком. Примеряет ее. Она великовата ему.
Но он все-таки, видимо, думает взять ее и говорит старику на ломаном
русско-польско-украинском языке, что если сюда, когда он уйдет, явятся
немецкие солдаты, следует им сказать, что эта шуба принадлежит ему,
