Нилин Павел - Интересная Жизнь
Павел Нилин
Интересная жизнь
Эпизоды из жизни Бурденко Николая Ниловича, хирурга
Большой породистый петух с массивным, сизоватого отлива клювом важно
вышагивал по просторной кухне среди пестрых суетящихся кур.
И тут же ползал по земляному полу, ненужно собирая подсолнечную шелуху,
годовалый голенький Николка.
Одно семечко прилипло к потному лбу.
Это привлекло внимание петуха. Хорошо нацелившись, он клюнул Николку
чуть повыше правой брови.
На лбу академика навсегда сохранился довольно глубокий шрам,
напоминавший безоблачную пору детства.
- ...И если вглядитесь, то увидите, что я несколько косоголовый. Не
заметно? Ну как сказать? В свое время, особенно в ранней молодости, мне
это было очень заметно. И доставляло немалые огорчения. Моя покойная мама,
светлой памяти Варвара Маркиановна, народившая и выкормившая нас
восьмерых, в простодушии своем полагала, что и в косоголовости моей
повинен тот петух. Хотя едва ли. Были, вероятно, и другие прискорбные
обстоятельства... Только не пишите, пожалуйста, как это уже было однажды
напечатано, будто бы я выходец из беднейшей крестьянской семьи (кстати,
слово-то какое - выходец!), что предки мои чуть ли не по миру ходили. Нет,
это неправда. А жизнь, мне думается, всякую жизнь следует описывать в
единственном случае, когда есть надежда, что в описании непременно будет
присутствовать правда. И, стало быть, люди, узнающие эту жизнь, смогут
что-нибудь почерпнуть из нее. И чему-нибудь даже научиться. Не только на
ее достоинствах, но и на ошибках и недостатках. У меня их, кстати сказать,
немало. И с возрастом недостатки мои, к сожалению, не становятся менее
заметными. Хотя косоголовость вот как будто сглаживается. Во всяком
случае, фотографы уже не так реалистично изображают меня, как раньше. И вы
тоже тут добавили в вашем очерке кое-что хорошее о моей внешности. Нет,
нет, я не возражаю. Мне даже приятно, что вы меня так представили
читателю, в таком выгодном, я бы сказал, свете. Однако, откровенно говоря,
есть все-таки и в вашем очерке какой-то недобор, потому что жизнь, когда
ее вот так добросовестно взвешиваешь, - Бурденко протянул свою
короткопалую руку ладонью вверх, будто в самом деле взвешивая на ладони
что-то не очень легкое, - оказывается значительно весомее, острее,
противоречивее, чем это удается изобразить даже самым талантливым
очеркистам. И остроту, по-моему, не надо бы сглаживать.
О себе в добром самочувствии он говорил весьма охотно, выбирая, однако,
из воспоминаний не самое выгодное для себя и даже вовсе не выгодное.
Бывало похоже, что на старости лет он вглядывается в собственную жизнь с
некоторым удивлением и иногда как бы с досадой.
- Вот вы еще совсем молодой, - чуть толкнул он меня однажды в грудь. -
Если вам повезет, вы переживете меня. Ну да, конечно, переживете. Вот
тогда вы сможете еще раз написать обо мне. Если, конечно, будет желание и
смысл. Вот тогда вы сможете, так сказать, максимально приблизиться к
истине. Не надо будет делать мне комплименты. Можно будет рассказать и
что-нибудь такое. - Он усмехнулся и тотчас же посуровел. - У меня будет к
вам только одна просьба. Не пишите, пожалуйста, ничего излишне слезливого
о моем якобы несчастном детстве и моей ранней юности, как пишут некоторые.
Им, видимо, надо это для контрастов. Вот, мол, глядите, из какой трясины
нищеты и бедности выбрался к свету некий профессор. И что это за нелепое у
нас обыкновение теперь - во имя контрастов до и после - изображать наше
прошлое в столь мрач
