Библиотека в кармане -русские авторы

         

Нилин Павел - Завтра


Павел Нилин
Завтра
Петух не поет, а кричит на рассвете - голосисто, задорно и весело,
будто радуясь, что немцы не успели сожрать его.
Всю деревню спалили, а петух остался.
Под глубоким снегом, в предутренней темноте, хлопотливо журчит ручей,
пахнет прелым прошлогодним листом, землей, дегтем.
Но когда из-за леса поднимается солнце, вместе с ним возникают, как
страшные видения, одинокие черные столбы печей, обугленные остовы каменных
фундаментов, обрушившиеся и ставшие дыбом железные крыши.
И даже лес, поредевший, исстриженный артиллерией, напоминающий, что
здесь совсем недавно ураганом прошла война.
Она сровняла с землей добротные русские колхозные избы, изранила,
искромсала, обожгла эту землю.
И петух кричит из-под земли, из прикрытой обгоревшим железным листом
землянки, где живет теперь его хозяйка - старуха Зотова Катерина
Степановна.
Она потеряла мужа, двух сыновей, невестку и внучка, замученных немцами,
и по случайности сберегла только петуха, укрываясь с ним в лесу, согревая
его теплом своего старушечьего сердца.
Петух - последний живой свидетель ее былого семейного благополучия.
- И с чего он поет, окаянный? - ласково и, пожалуй, почтительно говорит
она про него. - Пищи я ему никакой не даю, ведь ничего нету, а он поет и
поет. Природа у него, что ли, такая крепкая, веселая?
У петуха, наверно, в самом деле природа такая. Но поет он еще и потому,
что подходит весна и он чует ее приближение в темном своем подземелье, в
узком логове, похожем на могилу.
Весна приходит в свои естественные сроки и на эти обожженные земли, на
эти места, которые теперь мы называем Западным фронтом.
Вот здесь, на желтом немецком столбике при дороге, как будто совсем
недавно еще была давно прибитая немцами табличка: "Nach Moskau" - "На
Москву".
Красноармеец из наступавшей части гневно сорвал ее, бросил в снег.
Потом, подумав, снова поднял ее, снова, но обратной стороной, прибил к
желтому немецкому столбику и, не сильно грамотный, хмуря брови от
напряжения, старательно, большими буквами написал: "На Берлин".
Наша армия пошла дальше.
Но не все немцы, ставившие эти столбики на израненной ими земле, ушли
отсюда. Далеко не все. Из-под глубокого снега и сейчас еще высовываются их
ноги, и руки, и заржавевшие каски.
У обочин валяются опрокинутые, разрушенные бомбой и заметенные
последней предвесенней вьюгой немецкие пушки, сгоревшие танки с порыжевшим
знаком свастики, изрешеченные пулями кузова автомобилей. И вдоль широкого
шоссе, за кюветами, тянутся длинной шеренгой бесчисленные немецкие кресты,
срубленные из наших юных, нежных березок.
Но в России еще много берез, и сосен много, и елей.
Ранним утром заморенная лошаденка, которая вместе с хозяевами своими
долго скрывалась от немцев в лесу, тащит из леса в деревню, в колхоз,
напрягая все силы, три огромных сосновых, остро пахнущих весной бревна.
Не вытянуть бы их ей одной, если б в оглобли не вцепились женщины,
дети.
Всей деревней, всем колхозом помогая коню, они тащат из леса эти три
огромных бревна.
И притянут еще десять, сорок, тысячу, две, три, сколько надо, чтобы
восстановить деревню.
Плотник Злобин Антип Захарович, крепкий, сильный, жилистый старик,
скинув полушубок и поплевывая со страстью в ладони, берет топор и с
хрустом, ловко обтесывает бревна.
Немцы сожгли его избу, расстреляли у оврага его единственного сына и
его самого повели было на расстрел.
Но в самый последний момент из трех солдат, которые вели его на тот
свет, двух потребовало к себе





Содержание раздела