Олди Генри Лайон - Пять Минут Взаймы
Генри Лайон ОЛДИ
ПЯТЬ МИНУТ ВЗАЙМЫ
В пути я занемог.
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным полям...
Басё
Я познакомился с покойным Ильей Аркадьевичем на последнем заседании
городского клуба фантастов. Там как раз бурлил апофеоз побиения камнями
очередного наивного автора, только что отчитавшегося и теперь, с тихой
улыбкой мазохиста, внимавшего критике. Когда новый прокурор стал
протискиваться к трибуне, я, пользуясь случаем, стрельнул у него сигарету
и направился к выходу. Вообще-то я не курю, но это был единственный
уважительный повод дождаться раздачи дефицитных книг на лестничной
площадке, а не в зале судилища.
Обнаруженный мною на ступеньках человек пенсионных лет держал в руках
незажженную "Приму" и явно не собирался доставать спички.
- Я так понимаю, что вы тоже не курите, - улыбаясь, сказал он, и
через пять минут беседы я не перешел с собеседником на "ты" лишь по
причине разницы в возрасте.
Илья Аркадьевич оказался милейшей личностью, а также владельцем
прекрасной библиотеки, старавшимся не обсуждать книги, а читать их. В этом
наши интересы полностью совпадали. Еще через два часа я шел к своему
новоиспеченному знакомому пить чай, локтем прижимая к боку честно
заработанные тома.
Библиотека Ильи Аркадьевича превзошла мои самые смелые ожидания. Я с
головой зарылся в шелестящие сокровища, изредка выныривая для восторженных
междометий и отхлебывания непривычно терпкого зеленого чая. Обаятельный
хозяин, щуря веселые голубые глаза, отнюдь не умерял моих порывов, и под
конец вечера я с необычайной легкостью выцыганил у него до вторника
совершенно неизвестное мне издание Мацуо Басё, размноженное на хорошем
ксероксе и заботливо переплетенное в бордовый бумвинил. Если учесть при
этом, что темой моей самодеятельной монографии было "Влияние дзэн школы
Риндзай на творчество Басё в лирике позднего японского средневековья"...
Широко, конечно, сказано - монография, но все-таки... Вот так, на самой
теплой ноте, и закончилась первая из трех моих встреч с покойным Ильей
Аркадьевичем, и поздно теперь впадать в привычную интеллигентскую
рефлексию, твердя никчемные оправдания... Поздно. Да и незачем.
Вернувшись домой, я опустился в кресло, и не успокоился до тех пор,
пока не перевернул последнюю страницу выданного мне томика. Если вы умеете
глядеть на книжные полки, как иные глядят на фотографии старых друзей, -
вы поймете меня. А одно хокку я даже выписал на огрызке тетрадного листа.
Потому что в предыдущих изданиях, вплоть до академического тома Токийского
университета, я не встречал таких строк:
К чему мне эти минуты,
Продлившие осенний дождь?..
Еще одна цикада в хоре.
На следующее утро я вновь внимательно перечитал сборник. Два новых
хокку были выписаны, на сей раз в блокнот. К концу недели я знал, что ни в
одном отечественном или зарубежном издании, зарегистрированном в каталоге
Бергмана, этих строк нет. Получив подобную информацию, мне оставалось либо
обвинить Илью Аркадьевича в самовольном вписывании стихов, вероятно,
личного сочинения, либо признаться, что годы моего увлечения пропали
впустую, либо... На третье "либо" у меня просто не хватало воображения.
Первых двух было достаточно, чтобы считать себя идиотом. Ведь не мог же я,
в конце концов, считать гостеприимного пенсионера скромным замаскированным
гением. Пришлось остановиться на многоточии...
Когда во вторник я ворвался к Илье Аркадьевичу олицетворением бури и
натиска, весь мой азарт был моментально сбит коротеньким монологом:
-
