Ольшевский Рудольф - Йося
Рудольф Ольшевский
ЙОСЯ
-- Я пришел к тебе с приветом. -- Разбудил меня Женька, который и в это
утро, въехав прямо на велике в комнату, притормозил у моей кровати.
-- Оно и видно, что с приветом. -- Сказала моя мама, повернув палец у
виска. -- Женя, ты бы еще на студебекере.
-- Теть Зин, колеса чистые. Честное слово, вытер их о траву у вашего
порога. Смотрите, следов не оставляют.
Потом мама целый вечер будет меня ругать за то, что половина моих
друзей ненормальные.
-- Ты бы еще с Епифаном подружился. Или с Мишкой-балалаечником. А что,
и Сын Профессора -- достойная пара.
Епифан был нашим дворником и хвастался тем, что у него вялотекущая
шизофрения. Слова эти ему нравились, а кроме того, они давали привилегию. Он
мог кого угодно огреть по спине метлой, и ему за это ничего не было бы.
Мишка-балалаечник и Сын Профессора были городскими сумасшедшими. Мишка
играл на балалайке и пел нечто несуразное. После набора бессмысленных звуков
шел припев: "Мишка задается". Он мог повторять это тысячу раз. Я, конечно,
извиняюсь перед артистом эстрады Пресняковым, но когда я увидел его первый
раз на экране телевизора, мне показалось, что это нашего Мишку показывают.
Одесский псих исчез так же неожиданно, как и появился.
Сын Профессора покорил Одессу велюровой шляпой. Он входил в троллейбус,
снимал ее и молча шел по проходу. Если бы он сказал хотя бы слово, ему никто
не дал бы ни копейки. А так всем казалось, что в его дурной голове шевелятся
умные мысли, и ему бросали рубли. Как можно в дорогую шляпу бросить мелочь?
Ходили слухи, что все эти сборы он отдает нищим. Но этого никто не видел,
так же, как никто не был знаком с профессором, его папой.
Хорошо еще, что мама ничего не знала об Йосе. А то мне наверняка
досталось бы и за него.
А если уж кто и был настоящим сумасшедшим, о ком можно вспомнить с
грустной улыбкой, так это пляжный ненормальный Йося. Целыми днями он загорал
на нашем спортивном причале в Отраде. Это место и сейчас еще можно узнать по
желтой скале и ледяному роднику, вытекающему из катакомб. Мы отсюда
доплывали до Бетманского пляжа, пока его не приватизировали мусора. Да, да,
рыжий Чубайс через двадцать пять лет ничего не придумает сам, он украдет эту
хохму с присвоением ничьей собственности в личное пользование у одесских
милиционеров. Те еще в семидесятых оградили самый красивый пляж на побережье
и написали "Посторонним вход запрещен. На пляже злая собака". Одесситы были
очень недовольны: теперь от Ланжерона до Аркадии напрямую по берегу пройти
было невозможно. Обходить нужно было довольно далеко, так как менты
спускались на пляж своим персональным фуникулером. Строительство его ничего
не стоило, так как на это пошли деньги налогоплательщиков, которые тогда
никто не считал.
За лето Йося становился черным и сам себя называл негром, который
"русский выучил только за то, что им разговаривал Ленин". На груди у него
была наколка -- тот же Владимир Ильич, немного напоминающий фотографа с
улицы Чижикова, который нарочно картавил, носил кепочку-восьмиклинку и
галстук в горошек. На первое мая его приглашали на парад, и он стоял на
броневике, вытянув вперед руку с золотым перстнем.
Рядом с Лениным был наколот Сталин, смахивающий на Пржевальского и
одновременно на его лошадь.
Татуировка была синей. И казалось, что в то время, как всему йосиному
долговязому телу было жарко, вожди на его груди замерзали, словно Сталин еще
не убежал из Туруханского края или уже убежал, но по дороге провалился в
про
