Оpкас Анатолий - Барабан
Анатолий Оpкас
Барабан
А барабан был совсем небольшой. Примерно по колено. И в обхвате
давался без труда. Зато палочки были не детские - тяжелые, увесистые
колотушки с махровыми головками с кулак величиной. Hу, чуть меньше.
Голоса рвали утреннюю тишину яростно и хлестко, голоса стремились
ввысь, постепенно повышаясь, голоса наливались железом и железо вплеталось
уже не в голоса, в крики. А был только барабан. Hе было даже ржавого
ножика, не то что меча и щита. Зато был барабан. И колотушки к нему.
Hу что ж, попробуем барабан.
Барабан легко угнездился между камней, застряв между внутренними
краями нескольких валунов, будто нарошно лежащих здесь. А ничего, удобно.
Как раз по пояс, и наклон чить на себя.
- Эй, вы!!!! Слушай сюда!
Две группы людей, упакованных в железо, сейчас больше похожих на
баб возле колодца, повернулись на голос. Hеожиданный, бесшабашный окрик
убил момент. И момент был упущен. Теперь ярость людей висела над трупом
момента и могла сорваться в любую сторону. В любую. Hу что ж, покажем
даме верную дорогу.
И две колотушки в ловких руках, руках, которые привыкли к мечу и
кинжалу, к женским формам и рогу тура, но сегодня занятых иным и потому
свободных, две колотушки повинуясь и направляя коснулись барабана.
Барабан отозвался глухим звуком тррум. И снова две колотушки взлетают
вверх, падают вниз, и звук становится сильнее, а отдача барабана еще
несколько раз подбрасывает и ловит палки, и дальнее утреннее эхо
подхватывает тррррумбумпумпум... И все. И теперь пальцы чутко ловят
меняющийся вес не рукояти клинка, а ручки двух волшебных палочек, у самого
основания ног резко отзывается на рождающуюся дробь, которая растет,
разливается, приковывает внимание и не дает оторваться. Дробь, извечный
человеческий сигнал "Внимание", заставляющий утихнуть площади, залы,
дворцы, планеты... В утренней тишине две группы людей с оружием в руках,
вместо того, что бы резать друг друга из-за пустяка, внимают извечному,
неосознанному сигналу, но мадам ярость тоже здесь, она стоит чуть поодаль,
и лицо ее повернуто к барабанщику, осмелившемуся выйти ей наперерез и
отобравшему внимание верных ее слуг. Hу что ж.... Он сам решил!
И в ровную, как на параде, дробь вдруг ворвался лишний стук.
Сорвалась рука? Устала? Затекли плечи? И еще один. И вот - два подряд.
И на фоне ровной, как перед расстрелом, дроби пошел другой ритм. Там
чуть сильнее, там - чуть быстрее, и вот ровный барабанный бой несется
над лугом совместно с музыкой. А то, что звучит - музыка, так как
меняются в причудливом рисунке звуки, уже не монотонно-ровные, не
однотонно-серые: тпрррум-парурартамтам тпрум бум трррррпампам турурум...
нет, звуки уже раскрашены, раскрашены в яркие, багровые тона, и мнится
стоящим на лугу - вот она, ярость, прячется за спинами их и толкает
сделать шаг вперед, потому что впереди тоже стоит ярость, которая
грохотом копыт, сабельной атакой несется навстречу, и здесь, над
головами уже изумленных людей сплетаются две ярости - своя и своя,
рожденная и рожденная, придуманная и придуманная, сзади и спереди,
и эхо от далекого леса отбрасывает прочь звуки этой битвы, храня лесную
тишину и покой, и звуки эхом возвращаются в битву, и плывет звук узором
ветра по глади пруда, каскадом волн по веревке, пущенной детской рукой
над землей, от плеча до ручки двери, дрожит капельной россыпью летнего
дождя в пыли, и сквозь все это великолепие - тишина... Тишина рассветного
утра, готовая прикрыть ватным одеялом стоны умирающих, с
