Овчинников Олег - Это Случилось
ОЛЕГ ОВЧИННИКОВ
ЭТО СЛУЧИЛОСЬ...
немного ранее
Странно, я совсем не помню себя раньше девяти лет. Ведь было же что-то... Детство. Игрушки. И одна - самая любимая.
Это, наверное, был тигренок, желтый, в черную полоску. С глазами-пуговичками и носиком-кнопкой. С очень длинными и очень колючими усами из проволоки. Но не плюшевый, ни в коем случае не плюшевый!
У него твердая основа - пластмасса или даже дерево, обтянутое мягкой двуцветной замшей. Его можно взять с собой в постель на ночь, но нельзя положить под голову вместо подушки, как это делают другие дети со своими игрушками.
Зато из разорванных швов не выпирает вата или поролон, мой тигренок твердый. Так он кажется настоящее. Вот теперь я окончательно вспомнил: это слово я придумал, когда проснулся однажды утром один, без тигренка, и вдруг понял, что его никогда и не было, он присутствовал только в моих снах, и я так безнадежно и громко заплакал, что прибежала воспитательница и сказала: вот же он, он просто упал под кроватку, - и вытащила тигренка за хвост, а я схватил его, обнял за шею и потом никак не мог отпустить, даже когда позвали на завтрак, но взять тигренка с собой мне не разрешили, и тогда я до крови уколол себе указательный палец о его проволочный ус, чтобы запомнить: у меня есть тигренок.
На завтрак была манная каша, слишком сладкая. А кровь на пальце была слишком соленая и все капала, капала...
Да, у меня была воспитательница. Воспитатели. Заботливые и опытные.
Они следили, чтобы я всегда хорошо ел и во время дневного сна держал руки под одеялом, не то простыну. Они научили меня читать, писать, считать и чему-то еще. Я пока не могу вспомнить, но должно же быть что-то еще...
А по выходным у меня был любящий отец, возможно, даже мать. Конечно! У меня была мать, очень красивая и добрая.
И молодая. Когда она приходила, я видел, как черной завистью вспыхивают глаза моих соседей по детству. И мне было приятно.
Она берет меня на руки, прижимает к себе, так что мой нос упирается ей в щеку, и говорит: не бойся, ну что ты боишься, разве мама может тебя уронить, мама любит тебя, она никогда тебя не уронит...
У нее короткие черные волосы. Нет, длинные светлые волосы, прямые и мягкие. Так настоящее, потому что у меня такие же. Ее локон щекочет мне ухо, когда она шепчет:
- Милый, ну какой же ты милый, сто тридцать одна тысяча четыреста четырнадцатый...
16:00
Так бывает всегда. Лезешь вон из кожи, чтобы прийти в себя, закрываешь глаза ладонями, пытаясь спрятаться от реальности, но реальность находит тебя, звонит по телефону, стучится прикладами в дверь. Приходится открывать.
- Простите, что?
- Сто тридцать одна тысяча четыреста четырнадцатый - это вы?
Они все же нанесли удар первыми. Точнее, пока только попытались нанести, но на их стороне - явное численное преимущество, а на моей... Я еще никогда не пробовал выступать перед большой аудиторией.
Жаль.
Четверо снурков. Четверо внушительных размеров громил, к тому же неплохо вооруженных. Вполне достаточно, чтобы арестовать одного человека.
Обычного человека.
Тот, кто обратился ко мне с вопросом, - явно старший в этой команде, судя по двойному шеврону на рукаве. Кроме того, он единственный, у кого нет автомата. Только пистолет в небрежно расстегнутой кобуре.
- Да.
- Вы арестованы.
Как? Что они знают? Чего опасаются? Почему? Неужели я все-таки провалил тесты?
Чересчур расслабился, уверовал в собственную непогрешимость и, как результат...
Вопросы умирают за миг до рождения, гаснет возбужденный блеск в глазах. У меня богатейш
