Орлов Михаил - Ночь В Степи
Михаил Орлов
НОЧЬ В СТЕПИ
В погоне за бандой атамана Грицько отряд Гузеева был измотан до предела.
Кони и красноармейцы валились с ног, и даже затворы у винтовок перестали
клацать. Были случаи засыпания бойцов на скаку, и вследствие этого их выход
из строя.
У станицы Лозовской бандиты вновь ускользнули.
"Хватит, - подумал комиссар Поддубенский. - Угробим отряд, надо отдыху".
И осадил жеребца.
- Дезертирствуешь?! - приблизился к комиссару командир отряда, бывший
харьковский слесарь Гузеев с серым лицом и сумасшедшими глазами.
Их окружили угрюмые красноармейцы, ожидая, чем кончится инцидент.
- Не кричи, Гузеев, - сказал комиссар. - Ты как будто думаешь, что вся
сила Красной Армии в ногах. А это не так. Дитенком ты, должно быть, слушал
старушечьи сказки?..
Лицо Гузеева еще больше застлало сумраком, на нем выступили щербины, и
видно было, что командир наливается бешенством.
- Я сказок не слушал сроду, - сказал Гузеев. Конь под ним подрагивал и
опускал голову понюхать травы. - Я всю жизнь работал. Я бы подох с голоду,
если бы слушал сказки. Ты, комиссар, должен знать партийную соль.
Поддубенский обвел глазами запыленных, отрешенно сидящих в седлах
кавалеристов и решительно ослабил подпругу.
- Я знаю, в чем соль партийной установки. Но я знаю также, что скачет
быстрее коня. Мысль обгоняет самого лихого скакуна, товарищ Гузеев. И нам с
тобой надо думать, а не гнать бойцов вслепую за врагом. А враг, может быть,
смеется над нами, отдыхая и объедаясь вишнями. Спрячь свою пушку, не цель в
меня. Бойцам и коням нужен отдых. Когда они отдохнут, мы созовем на совет
сознательных красноармейцев и решим, как быть дальше.
Гузеев вложил наган в кобуру.
- Ладно, - сказал он. - Всем отдыхать. Выставить часовых. Менять через
каждый час. - И соскочил на землю, едва удержавшись на закостеневших,
согнутых в коленях ногах.
Так велика была усталость бойцов, что они засыпали, еще не коснувшись
щекой степной вечерней земли. Валились, как убитые, и дышали тихо, как дети,
не хватало их даже на храп.
Тронув за плечо нервного Гузеева, Поддубенский ласково сказал ему:
- Спи, командир! Я разбужу тебя, как придет срок.
Стало смеркаться. В степи трещала саранча, певуче скрипели сверчки,
вскрикивали перепела. Земля дышала крутыми испарениями, пылью, соком спелых
трав, подавленных конями. От нее шли тепло и нега всей первобытности жизни.
Поддубенский сидел на земле, скрестив ноги, смотрел на смутную линию
горизонта. Он не был в совершенном бодрствовании, но и, несомненно, не спал.
Ум блуждал на последней грани напряжения и, казалось, мог переждать
вечность.
Кони с хрустом отщипывали молодую траву, позвякивали стременами, фыркали
и дрожанием кожи отгоняли мух-кровососов.
С неба перед самым Поддубенским бесшумно опустилась штуковина, похожая на
аэростат без гондолы. Она раскрылась пополам, как разрезанный кавун, из нее
вышел человек, одетый, словно воздушный гимнаст в цирке, в серебристое
трико, плотно обтягивающее тело. Он нерешительно постоял, прислушиваясь к
тихой ночи, и, не найдя повода для тревоги, шагнул вперед.
- Стой, - жестко сказал ему комиссар, - Руки вверх, белая сволочь!
Человек из аэростата недоуменно повернулся на голос и произнес что-то на
незнакомом языке.
- А-а, - выругался комиссар. - Ты из Антанты? Не повезло тебе, иуда
буржуйская. Руки вверх, говорю!
Человек нехотя поднял руки и при этом странно металлическим голосом
произнес теперь уже по-русски, но как бы с латышским акцентом:
- Вы ошибаетесь. Я н
