Орлов Владимир Николаевич - Сильная Вещь - Поэзия
Владимир Николаевич Орлов
"Сильная вещь - поэзия"
1
Марина Цветаева - писатель большой и разносторонний. Постепенно мы, узнаем
Цветаеву-поэта. Нам придется еще познакомиться с Цветаевой-прозаиком,
художником не менее замечательным.
Впрочем, творческая личность Цветаевой нерасчленима, как всегда у большого
художника. Поэтому, в частности, столь естественно, органично соединение под
одной обложкой стихов и прозы Цветаевой, в которых она говорит о Пушкине. Все
вместе это составляет некое идейно-художественное единство, целостный сплав
глубоких мыслей и тонких наблюдений.
Цветаева проникновенно писала о многих поэтах. Но поистине первой и
неизменной любовью ее был Пушкин. Мало сказать, что это ее "вечный спутник".
Пушкин, в понимании Цветаевой, был безотказно действующим аккумулятором,
питавшим творческую энергию русских поэтов всех поколений - и Тютчева, и
Некрасова, и Блока, и Маяковского. И для нее самой "вечно современный" Пушкин
всегда оставался лучшим другом, собеседником, советчиком. С Пушкиным она
постоянно сверяет свое чувство прекрасного, свое понимание поэзии.
При этом в отношении Цветаевой к Пушкину не было решительно ничего от
молитвенно-коленопреклоненного почитания литературной "иконы". Цветаева
ощущает его не наставником даже, а соратником. Не обинуясь именует она себя
"товаркой" Пушкина:
Прадеду - товарка:
В той же мастерской!
В этом, как и во всем, что писала Цветаева, чувствуется вызов общему
мнению, установившимся взглядам, сложившейся традиции. Правда, бросая такой
вызов, Цветаева уже имела за плечами мощных союзников в лице самых больших
русских поэтов XX века.
Пушкин рано стал "вечным спутником" русской литературы. Но с течением
времени в общественном сознании, в поэтической традиции, в быту живой Пушкин
постепенно окаменевал и бронзовел, превращаясь в "памятник Пушкину",
воздвигнутый в назидание и острастку тем, кто осмеливался переступать в
искусстве норму и ранжир. Политические реакционеры, либеральные краснобаи,
упрямые староверы, - кто только не пытался сделать из Пушкина строгую
гувернантку при дурно воспитанной молодой литературе. Пушкиным стали пугать и
запугивать, а для этого нужно было раньше всего пригладить, дистиллировать,
выхолостить самого Пушкина, перекрестить его в благочестивого охранителя
старозаветных традиций, который видел смысл своей жизни и своего труда не в
том, что восславил свободу в жестокий век, но всего лишь "был полезен"
прелестью стихов, как сказано было в фальсифицированной Жуковским надписи на
Опекушинском монументе.
Русские революционные поэты страстно восставали против казенной лжи,
бесспорно повлиявшей и на старую академическую науку.
Александр Блок, призывая в январе 1918 года "всем телом, всем сердцем,
всем сознанием слушать Революцию", не случайно вспомнил в числе пошлостей,
которые в старом мире "похрюкивали в семье и школе", и такие благонамеренные
прописи: "Пушкин - наша национальная гордость", "Пушкин обожал царя",
"Человечество движется по пути прогресса, а Пушкин воспевал женские ножки"
(статья "Интеллигенция и Революция"). А три года спустя Блок произнес свою
прощальную - вдохновенную и трагическую - речь о Пушкине, в которой поклялся
его "веселым именем" в простых и непреложных истинах,- напомнить же их всегда
полезно: "Никаких особенных искусств не имеется; не следует давать имя
искусства тому, что называется не так; для того чтобы создавать произведения
искусства, надо уметь это делать".
В этой же речи содержался пр
