Осоргин Михаил Андреевич - Сивцев Вражек
Михаил Андреевич Осоргин
Сивцев вражек
Роман
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
ОРНИТОЛОГ
В беспредельности Вселенной, в Солнечной системе, на Земле, в России, в
Москве, в угловом доме Сивцева Вражка, в своем кабинете сидел в кресле
ученый-орнитолог Иван Александрович. Свет лампы, ограниченный абажуром,
падал на книгу, задевая уголок чернильницы, календарь и стопку бумаги.
Ученый же видел только ту часть страницы, где изображена была в красках
голова кукушки.
Не ученые мысли бродили в его голове, а простая житейская о том,
сколько лет ему осталось жить. Унесла его эта мысль в глубь леса, где кукует
кукушка, и сколько прокукует - столько и жить осталось. Таково народное
поверье, и не глупее оно всякого другого предсказания. Ошибается кукушка,
как ошибаются и врачи. И ни один врач не может предсказать, когда человека
задавит трамвай.
Широколицый, руссейший, седобородый профессор умирать не хотел, а
смерти не боялся только потому, что в юности и в старости был мужчиной и
умницей. Он был известен в ученом мире и свою науку любил по-особенному;
была красота в его науке: окраска перьев, пенье, природа, рожденье весны,
прощание с летом. Поэзия была в его науке. Каждую птичку он знал и за это
знание свое - любил. И умирать профессор орнитологии не хотел; еще и еще
хотел жить. Но сколько же лет жизни обещает ему бессемейная, беспечная птица
кукушка?
Кукушка прокуковала три раза. Профессор улыбнулся; суеверным он не был
и к своим часам привык. Книгу закрыл, заложив бумажкой. Зевнул - хороший
признак. На старости лет страдал он бессонницей. Встал, поясницу помял
пальцами, опять зевнул - и, потушив лампу, вышел в спальню.
Через час, когда полная тишина окутала дом и кукушка прокуковала
четыре,- из-под книжного шкапа выползла мышь и стала прислушиваться. Кажется
- все благополучно, все спит, кошачьего глаза не видно. Мышь пошевелила
хвостиком, передернула ноздрями и отправилась в путь.
Путь лежал через спальню профессора, под дверь другой спальни - и
столовую. Такова малая вылазка, за крошками. Более длинное путешествие - в
кухню; оно очень опасно (кошка). И лучше начать его через другой ход - из-за
сундука в коридоре. Там тоже дырка в полу.
Видела мышь только ближний кусочек пола и очертания дальнейших
предметов ровно настолько, чтобы не сбиться с пути. Если бы видеть так, как
видит кошка!
Добежав до двери, мышка пропустила в щель жир и убедилась кончиком
хвоста, что пролезла. Опять остановка - и легкая тревога. Орнитолог спал
по-стариковски, беспокойно. Во сне говорил: "Что? Почему? Ах, это все
равно!" Но вот дышит ровно, спит.
Всю жизнь так и убил на свою науку. Птицу узнавал издали по перышку, по
силуэту, по тихому щебету,- а людей узнавал ли с той же легкостью? По щебету
облюбовал себе подругу жизни, вылупились птенчики - три птенца. Оперились,
выросли, отлетели. А теперь тут, за стеной, внучка - осталась без родителей.
Старуха жива - былая щебетунья, прожившая с птичьим ученым все сорок
лет. Птицу так не выберешь, как выбрал человека! Но, конечно, было в жизни
всего; особенно в молодые годы...
Опять старик пошевелился во сне, и юркнул серый комочек под дверь в
соседнюю спальню.
Было здесь душно. Кровать стояла огромная, вся в подушках, и угол
одеяла опустился. Спала на кровати, будто детка, калачиком, седая маленькая
старушка, жена профессора. На столике стакан воды, порошки и конфеты в
бумажке. И кресло стояло покойное, просиженное. И пахло лавандой и прошлым.
Здесь было так нестрашно, что мышка неторопл
