Библиотека в кармане -русские авторы

         

Павлов Олег - Из Дневника Больничного Охранника


Олег Павлов
Из дневника больничного охранника
Мой больничный дневник оказался сцепкой многих вопросов, точней, он
неожиданно породил для меня такие вот вопросы: имел ли я нравственное право
его публиковать? понимаю ли, какое он производит действие на людей? и многие
другие. У дневника была поначалу только история написания: литература не
давала денег, просто не на что было жить совсем молодому человеку, а уже
есть семья, ребенок - и вот, безработный, получил чудом место в больничной
охране, стал изо дня в день ходить на службу. И так было три года, пока не
сбежал с этой работы однажды осенью, когда возможно стало отыскать другой
заработок. За годы службы у меня не написалось почти ни строчки прозы,
потому что не было таких душевных сил. Но возвращаясь со службы, после смены
в больнице, я все же садился и записывал увиденное - и все три года писал
этот вот дневник.
Больничный дневник - триста страниц беглых записей, сделанных наживую
без всякой возможной обработки, притом человеком, сжившимся со шкурой
охранника; а ведь я только сбежал из конвойных войск, где тоже был
охранником. По ощущению это было так, как если бы я из одной зоны попал в
другую. Мир и так стал для меня после службы в лагерях и увиденного там
баракоподобен, но вдруг в благополучной Москве, в обычной больнице я увидел
почти тот же барак - ту же самую, полную всяческого угнетения жизнь.
Это было тем безысходней, абсурдней, что ведь теперь я оказался в шкуре
охранника по собственной воле, а не по принуждению; что все входы и выходы
больницы были свободны для людей; что даже самый строгий больничный режим -
был пародией на заключение. А моя жизнь и без того была раздвоена, потому
что в одном лице, в одном реальном времени я совмещал в себе два существа: в
больнице, с дубинкой в руке и прочее - это был охранник, а тем же вечером,
скажем, на Букеровском обеде, куда под вспышки фотокамер я ехал прямо с
говенной своей службы, только отработав смену - это был молодой литератор,
какая-то там надежда какой-то там литературы.
Так вот ото всего - и от литературы, и от второй моей скрытой жизни, в
больнице - меня стала отделять со временем стена одинакового отчуждения, то
есть моя душа стала как стена. И я повсюду, по обе стороны, незаметно для
себя, сначала внутренне, а потом так, что этого уже было порой невозможно
скрыть, стал чужой. В больнице - доходило до драк, но, боясь остаться
безработным, я так и цеплялся за свое место в охране, хоть выталкивали
прочь. В литературе - навешивали вовсю ярлыки убогого реалиста, чернушника,
который ищет, где погрязней да пострашней.
В декабре 1995-го я наконец написал первый после двух лет молчания
рассказ. Рассказ, святочный, мне заказала "Литературная газета" в свой
новогодний номер. И я написал "Конец века" - историю бездомного, которого
привозят под Рождество в больницу, где его равнодушно, бескровно умерщвляют,
то есть буквально ждут, когда он умрет, чтобы не возиться с ним, но его труп
после бесследно пропадает из запертого наглухого подвала морга, а это
непостижимое исчезновение становится толькой страшилкой в хронике-
однодневке столичных газет. Это был невыдуманный рассказ, а для меня он
искуплял очень многое - был тем выбором, который я смог уже до конца для
себя совершить, когда написал то, в чем сам-то малодушничал столько времени
дать себе отчет. Но этот рассказ в литературном мирке поскорей объявили
самой отвратительной моей чернушной выдумкой, которую читать уже вредно даже
для з





Содержание раздела