Библиотека в кармане -русские авторы

         

Павлов Олег - Метафизика Русской Прозы


Олег Павлов
МЕТАФИЗИКА РУССКОЙ ПРОЗЫ
Вопросы литературы безвременья
О необходимости модернистской прививки, то есть обновления, дабы
осовременить "русский дичок", говорить начали еще в шестидесятых годах.
Тогда действительно складывалось в литературе новое пространство двух
художественных мировоззрений. Сошлись писательские судьбы, обладавшие
различным жизненным, духовным опытом. Общим же было время - и необходимость
восстановления доверия к литературе, то есть необходимость самосознания.
Одним из главных стало требование всей правды. Эту правду выстрадали в
лагерных, военных, крестьянских мучениях. Она обладала огромной духовной
силой. Она сделалась достоянием литературы, но не столько как исторический
документ, сколько как новая образующая художественного строя - новое
мировоззрение. Правда новой реалистической прозы была бунтом. Но от
несогласия с жизнью уходят не только в бунт - уходят и в мечту. Собственно,
в том состояло краткое послабление после разоблачения Сталина, что о свободе
стало возможным мечтать.
Наше западничество всегда было от мечты, а мечта - от произвола. От
Герцена до самой революции западники наши жаждали равенства и обновления. Но
если дореволюционные "грезеры" мечтали о царстве равенства, то обновленцы
шестидесятых грезили неравенством и свободой от каких бы то ни было
идеологий; тяготели к западной культуре, к западному художественному опыту,
но не на том основании, что были глубоко с ними знакомы,- то были только
знаки, символы чего-то нового. Поэтому в литературном обновлении
шестидесятых, у самих обновленцев, не было выношенного глубокого смысла, а
только маска фантазии. И каковы бы ни были потом ее пестрые модернистские
краски, однако их не хватало, чтобы скрыть пустоту. Пустота поглотила талант
Гладилина. Поглотила и половину одного из лучших романов Василия Аксенова -
"Ожог". И это те, на кого в шестидесятых годах возлагались особые надежды,
кого считали зачинателями новой литературной эпохи!
Мечта без бунта привела в подполье целое поколение, у которого не
оказалось своих правды, веры, убеждений. Бунтом не могут быть нигилизм и
безверие, а именно они и завелись, как гнильца, в литературном подполье: в
апокалипсисе семидесятых годов, после "пражской весны", с судебными
расправами над литературой, с новыми гонениями, произволом и совсем уж
беспросветным мраком "общественного состояния" была утрачена не столько
социальная вера, уже избывшая себя после разоблачения сталинских злодеяний,
сколько духовная - сама потребность в вере.
Плодом этого безверия, безвременья и стала ироническая литература. Она
никогда в художественном отношении не была явлением цельным.
Постмодернистские устремления в иронической литературе существуют наравне с
реалистическими, а принадлежность к той или иной художественной концепции
далека от самого творчества. Для этой литературы формообразующими свойствами
обладает сама ирония, которая все, что есть высокого в человеке и в
искусстве, разрушает, потому что иначе ей не на чем и нечем существовать.
Разрушение - это ее единственное топливо. Сжигается же то, что уже создано
чьей-то творческой волей, и в этом смысле не создается ничего собственно
нового. Само горение и продукты горения имеют необычайный художественный
вид, о котором можно сказать: это все, что осталось от того-то или того-то.
Но продукт сгорания не сделаешь топливом для эволюции литературы,
назначение иронии в которой разве что хищническое - пожрать все
сколько-нибудь осл





Содержание раздела