Павлов Олег - Митина Каша
Олег Павлов
МИТИНА КАША
На холме рос густой хвойный лес - деревья сходили будто с неба на
землю. Ели и сосны обхватывали склоны голыми напряженными корнями, крепя
валившиеся стволы, и тяжко трещали.
Этот одинокий холм маячил в просторах районного масштаба. Весь век
возвышалась на холме помещичья усадьба. С тех малых лет, как утратила
родимых хозяев, помещались в ней пролетарский санаторий, колония для
подростков, а когда строение сделалось убогим, непригодным для широкого
употребления, его отдали райздраву, в придачу к нетронутому лесу и тюремным
сооружениям решеток да оград. И тогда усадьбу назначили домом для
душевнобольных, как есть - тюрьмой и санаторием. Где тут находились врачи,
знавал только свой народец. Запершись, врачи не откликались на стук. Которые
трезвенники, приходили на работу и уходили, будто их и не было. Которые
выпивающие, и близко к себе не подпускали. С такой серьезностью тут
относились и к лечению: если лекарство прописывали, то раз и навсегда. Не
лекарство дали, а вбили гвоздь.
Опершись о вершину холма, дом со старозаветными колоннами поднялся к
самому небу и прилепился под его покров, будто ласточкино гнездо. При
открытых ставнях из него доносился щебет, похожий по надрывности на птичий.
Поселявшихся в нем людей поили и кормили, будто птенцов, все им приносили.
Жили да ходили они дураками, не зная, кто их родил и чего поделывают на
белом свете. Так их и называли, но без злости. Были они дураками родными,
считай свояками, как у себя дома. Поселили в нем и мальчика Митю Иванова со
стариком Карпием, зимой, когда они чуть не пропали.
Митя проживал с матерью, которая работала маляром и уставала. Однажды
он проснулся и увидал, что мамка спит, хотя давно наступило утро. Митя
обрадовался, с ней было хорошо, и потому сам притворился спящим. Разбудила
его соседка, уж вечерело. Баба хотела занять денег, выручиться, и когда
узнала от мальчика, что его мать не просыпается, то напросилась в комнату,
ахнула и уволокла Митю к себе, сказав, что мать тяжело заболела и что ее
увезут в больницу.
Он жил у соседки. И приехала нарядная молодая женщина, которую он не
узнал, хотя сказали, что это приехала к нему родная тетка из Москвы. Митину
мать звали Раисой, а тетку назвали Алефтиной. Плача, она обнимала и целовала
Митю, делая больно, отчего ему нестерпимей хотелось к матери, и он вырывался
из ее рук. Напугал Митю и чемоданчик, с которым приехала эта женщина, будто
и не было того места, о котором твердила, и сама она не была родной - чужая,
из ниоткуда. А твердила она, что они уедут далеко в Москву и станут жить
вместе. И когда пустили домой, то Митя ничего не узнал. Было много чужих
нарядных людей, которые сидели за накрытым большим столом, загородившим всю
комнатку, и жевали. Митя со страхом глядел на них и сам ничего не мог
съесть, хоть эта женщина ему накладывала. Они пожили в комнатке еще три дня
и уехали, когда она отдала соседке вынести из комнатки всю мебель - и стены
выросли, будто лес, а в страшной их пустоте звучали его шажки.
Когда она ночью заснула и остановился поезд, он спрыгнул на землю и
убежал, чтобы вернуться домой, к своей матери. Но заблудился зимой, так что,
неизвестного, арестовал его милиционер. Митя рассказал милиции то, что
слышал про себя от матери, но очутился в чужом доме, окруженном лесом, под
самым небом - далеко в Москве, как поверилось ему.
А Карпия подобрали зимой на трубах теплоцентрали, где он отогревался в
стужу. От могучего холода трубы прорвало.
