Библиотека в кармане -русские авторы

         

Павлов Олег - Вниз По Лестнице В Небеса


Олег Павлов
Вниз по лестнице в небеса
рассказ
Звали мы его Игорьком, а для всех чужих он был Митрофаном - простая
фамилия превращала его на слуху в зловещего мужика. Игорек был не намного
старше нас, но больше не ходил в школу, а поэтому выглядел в наших глазах
чуть ли не стариком. Хотя он и без того отличался от подростков, что льнули
к его силе, храбрости, глотая с восторгом воздух опасной жизни, - а когда
смеркалось или зазывно кричали из окон мамаши, разлетались по домам.
Дома никогда не ждал его готовый обед, да и ждать с обедом было некому.
Отца с матерью своих он не помнил. Говорил, что родился в тюрьме. Жил он у
бабки с дедом, но когда вырос, они пускали в квартиру, только если приносил
бутылку водки. Завирал он для лихости, или это было правдой, но еще говорил,
что все впитал в тюрьме с молоком матери и что дед приучил его пить водку с
шести лет.
Пропитое, казалось, вечно неумытое лицо Игорька одеревенело от шрамов,
похожее на бойцовский щит. Черные угли глаз потухли, но вдруг вспыхивали и
пылали так жарко, что он увлекал за собой одним только взглядом. Рядом с ним
исчезал страх. И взгляд этот не был угрожающим или властным. В нем подчиняло
ровное, спокойное бесстрашие. Оно было как небольшое пламя, в котором, даже
не чувствуя боли, медленно сгорал человек - или черное что-то, спрессованное
в камень.
Он был вынослив и очень силен физически. Ради фокуса, чтобы поразить
наше воображение, мог затушить о себя сигарету и не издать ни звука.
Говорить для него было мучительно. Он молчал, как будто даже перед глазами
видел все время то, что не в силах был выразить в словах. Обычно был
спокоен. Чутко слушал, живо откликался на хорошее смехом, на плохое -
сопением и нервным звуком плевков. Или вдруг отчетливо произносил, все для
себя решая: "сука", "подлюка". А если волновался и не мог уж молчать, то
голос его звучал как громкий собачий лай, разве что окрашиваясь чувствами.
Он презирал бродячих собак, потому что их легко было подманить и
приучить охранять любую свалку; любил птиц, но не попугайчиков или канареек,
о которых мало что знал, а воробьев, голубей, ворон, что могли, когда
хотели, высоко взлететь или шныряли по улицам в поисках кормежки, красиво и
ловко совершая кражу каких-нибудь крошек с чужого стола, как будто подбирали
дары. Только по ту сторону жизни все было для него понятно. Они тоже
бродяжили по улицам, в подвалах и на чердаках. Да и радость свою добывали
одинаково - воровством. Он чувствовал себя ближе к ним, а не к людям, для
большинства из которых, и даже родных, давно умер.
Кто входил в стаю, где он был вожаком, погружался в тот же таинственный
отрешенный мирок, соблюдая его ритуалы... Он выносил за хвост еще живую
крысу, оглушенную и пойманную в нашей землянке, - а случалось это что ни
день - и проделывал все молча: облил бензином из майонезной баночки, которым
всегда и разводили мы огонь, поджег, швырнул... Зрелище устраивалось для
всех. Начиная пылать, крыса судорожно оживала. Глядя, как она дико верещит и
носится по кругу огненным комком, он тихо шептал: "Горит, подлюка..." Так он
казнил какое-то зло - что-то жадное, трусливое, подлое. Все мучились, но
смотрели. Когда верещание вдруг замолкало, а пламя гасло, становилось легко.
Зло сгорало заживо, и только на земле еще дымился обугленный холмик. Крысу
не было жалко: каждый убил бы мерзкую тварь, чем смог, найдя ее в землянке.
Много лет я видел Игорька Митрофанова только мельком, потому что не
посмел бы сам с ним





Содержание раздела