Пантелеев Алексей Иванович (Пантелеев Л) - Ночные Гости
Алексей Иванович Пантелеев
(Л.Пантелеев)
Ночные гости
Комедия в одном действии
из времен Великой Отечественной войны
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Дед Михайла.
Марья, жена его.
Дуня Огарёва, комсомолка, командир
партизанского отряда.
Немецкий офицер.
Его вестовой.
Староста.
Партизаны.
Изба деда Михаилы. Налево - часть русской печи. Направо
- входная дверь. Темнеет.
За окном бушует метель. У стола бабка Марья собирает
ужинать. С улицы входит Михайла. Он с ног до головы
запорошен снегом.
Марья. Ну, слава тебе, господи, наконец-то!..
Михайла. Ох, и метет же нынче, мать, - не приведи бог! Фу!..
(Отряхивается.)
Марья. Я уж и то гляжу - только и гулять в этакую-то пору. Эвона,
поглядите, какой снегирь!.. И где тебя, старого лешего, носит?! Я уж думала
- тьфу, тьфу, тьфу - не в полицию ли его потащили...
Михайла (сбивая с валенок снег). Ну, да! На шута я им сдался. Нужен им
этакой старый хрен. (Бросил веник, проходит к столу.)
Марья. Садись, ешь...
Михайла (стоит, потирает руки). У Маслюковых, понимаешь, засиделся.
Мужики собрались. Побеседовали. То да се. Все-таки оно на людях как-то и
дышать легче. (Садится, оглядывается.) Слыхала, мать? Наши-то, говорят,
опять наступают.
Марья (испуганно). Тс-с-с... "Наши"! (Оглянулась.) За "наших"-то нынче,
знаешь, головы снимают.
Михайла. А шут с ним! Пускай снимают. Тоже не жизнь. (Берет ложку,
ест.) Н-да. А еще такой слух есть, что будто опять к нам в село каратели
едут.
Марья. О господи! Это кто ж тебе говорил?
Михайла. Да волостной этот, черт, сказывал как будто. Если, говорит,
партизан не найдут, - ни одного человека в живых не оставят.
Марья. Ох уж эти мне партизаны!.. Тьфу на них! И так уж никакого житья
нет, а они, колоброды...
Михайла. Ну, ну, помолчи, матка... Ладно. Не понимаешь, так и молчи.
(Ест.)
Марья. Только народ баламутят... Это все Дунька эта, Огарёва... Статное
ли дело - девчонка, комсомолка, с немцами воюет! Из-за нее, проклятущей, все
семейство ихнее постреляли. Сколько народу погибло...
Михайла. Ладно, ешь, помалкивай... (Вдруг вспомнил что-то, хлопнул себя
по лбу.) Эх, старая дубина!
Марья (испуганно). Ты что?
Михайла. Да забыл совсем... (Поднимается.) Иду сейчас, понимаешь, мимо
Кочетковых, а тут этот... как его... Володька, что ли? Сони-то Минаевой,
которую повесили, братишка. Сунул чего-то: "Вам, - говорит, - дедушка,
телеграмма..."
Марья. Какая телеграмма? От кого?
Михайла. Н-да. Сунул и говорит: "Читать, - говорит, - можно, только
осторожно". (Идет к дверям, роется в карманах своего драного зипунишки.)
Марья. А, брось ты!.. Небось пошутил над тобой, старым...
Михайла. Да! Хорошие теперь шутки... (Достает записку.) Вот она! Эвона!
А ну-ка, старуха, засвети огонька, почитаем.
Марья, что-то сердито бурча, раздувает огонь и зажигает
маленькую керосиновую лампочку-фитюльку. Старик достает
из-за божницы очки, напяливает их и привязывает
веревочками.
Марья. О господи, господи... Тьфу! Погибели на вас нет. Уж и так второй
год без карасина живем, а тут - на всякие глупости...
Михайла. Ладно, старая, не ворчи. Не тужи, будет тебе еще карасин.
(Развернул записку.) А ну, почитаем давай, что за телеграмма такая. (Читает
по складам.) "Дя-дя Ми-хай-ла, се-год-ня ве-че-ром я, ес-ли мож-но, приду к
вам ночевать..."
Марья. Чего? Кто придет? Это кто пишет?
Михайла. Постой, постой... (Читает.) "Если вы позволите и если у вас
все в порядке, поставьте, пожалуйста, на окошко огонек. Я приду так около
семи часов..."
Марья. Это кто же пишет?
