Паустовский Константин - Поток Жизни
Константин Паустовский
Поток жизни
(Заметки о прозе Куприна)
В 1921 году в одесских газетах появилось объявление о смерти никому не
известного Арона Гольдш-тейна.
В те годы революции, голода и веселья никто бы не обратил внимания на
это объявление, если бы внизу •под фамилией Гольдштейн не было напечатано в
скобках "Сашка Музыкант из "Гамбринуса".
Я прочел это объявление и удивился. Значит, он действительно жил на
свете, этот Сашка Музыкант, а не был только отдаленным прототипом для
Куприна в его "Гамбринусе" Значит, все, о чем писал в этом рассказе Куприн,
- подлинность.
В это трудно было поверить потому, что жизнь и искусство в нашем
представлении никогда не сливались так неразрывно.
Оказалось, что Сашка Музыкант, давно ставший для нас легендой,
литературным героем, жил в зимней обледенелой Одессе рядом с нами и умер
где-то на мансарде старого одесского дома.
Хоронила Сашку Музыканта вся портовая и окраинная Одесса. Эти похороны
были как бы концовкой купринского рассказа.
Колченогие лошади, часто останавливаясь, тащили черные дроги с гробом.
Где достали этих одров, выживших в то голодное время, когда и людям нечего
было есть, так и осталось тайной.
Правил этими конями высокий рыжий старик, должно быть какой-нибудь
знаменитый биндюжник с Молдаванки. Рваная кепка была сдвинута у него на один
глаз. Биндюжник курил махорку и равнодушно сплевывал, выражая полное
презрение к жизни и к смерти. "Какая разница, когда на Привозе уже не
увидишь буханки арнаутского хлеба и зажигалка стоит два миллиона!"
За гробом шла большая шумная толпа. Ковыляли старые тучные женщины,
замотанные в теплые шали. По-короны были для них единственным местом, где
можно поговорить не о ценах на подсолнечное масло и керосин, а о тщете
существования и семейных бедах, - поговорить, как выражаются в Одессе, "за
жизнь".
Женщин было немного. Я упоминаю их первыми потому, что, по галантным
правилам одесского нищего люда, их пропустили вперед к самому гробу.
За женщинами шли в худых, подбитых ветром пальто музыканты - товарищи
Сашки. Они держали под мышками инструменты. Когда процессия остановилась
около входа в заколоченный "Гамбринус", они вытащили свои инструменты, и
неожиданная печальная мелодия старинного романса полилась над толпой:
Не для меня придет весна. Не для меня Буг разольется...
Скрипки пели так томительно, что люди в толпе начали сморкаться,
кашлять и утирать слезы.
Когда музыканты кончили, кто-то крикнул сиплым голосом:
- А теперь давай Сашкину!
Музыканты переглянулись, ударили смычками, и над толпой понеслись
игривые скачущие звуки:
Прощай, моя Одесса' Прощай, мой Карантин! Нас завтра угоняют На остров
Сахалин'
Куприн писал о посетителях "Гамбринуга", что все это были матросы,
рыбаки, кочегары, портовые воры, машинисты, рабочие, лодочники, грузчики,
водолазы, контрабандисты - люди молодые, здоровые, пропитанные крепким
запахом моря и рыбы. Они-то и шли сейчас за гробом Сашки Музыканта. Но от
прежней молодости и задора ничего уже не осталось. "Жизнь погнула!" -
говорили старые морские люди. Что от нее сохранилось? Надсадный кашель,
обкуренные седые усы да опухшие суставы на руках с узловатыми синими венами.
Да и то сказать - жизнь не обдуришь? Жизнь надо выдюжить, как десятипудовый
тюк - донести до трюма и скинуть. Вот и скинули, а отдохновения все равно
нету, - не тот возраст! Вот и Сашка лежит в гробу белый, сухой, как та
обезьянка.
Я слушал эти разговоры в толпе, но их горечь не доходила до меня. Я
