Певзнер Керен - Смерть Пилигрима
КЕРЕН ПЕВЗНЕР
СМЕРТЬ ПИЛИГРИМА
СТРАННОЕ все же место - приемная зубного врача. Там сидят люди, которых
привела острая необходимость или невыносимая боль - в общем, мотивы самые
разные, но ни одного среди них веселого. И только переступив порог, они
начинают мучиться сомнениями: боль внезапно пропадает, словно ее и вовсе не
было, страх перед конечной цифрой гонорара за услуги проникает за заднюю
стенку сердца, и несчастный клиент готов терпеть все благоглупости соседей,
лишь бы не прислушиваться к противному звуку бормашины, ноющей на одной
ноте, и к глухому лязганью пыточных инструментов.
В приемной доктора Иннокентия Райса мы с Дарьей оказались после того,
как моя дочь всю ночь простонала, держась за щеку. Заваривая ей ромашку с
шалфеем, я гадала, на сколько платежей по кредитной карточке можно будет
разбить плату за ее лечение и покроет ли дополнительная страховка, которую я
неукоснительно вношу в больничную кассу, хотя бы часть расходов.
- Да уж... - сказал старичок, сидящий рядом с нами в приемной, - эти
стоматологи умеют зарабатывать деньги. Настоящие а идише коп.
- Мам, - тянула меня дочь, - ну пойдем, у меня уже ничего не болит.
Пойдем.
- Сиди! - одернула я ее. - Не хочу еще одной ночи с ариями Кармен.
- Их мамы знали, куда устроить своих детей. Хотя мне тоже довелось
хорошо пожить в той жизни, - продолжил старичок свои рассуждения о способах
зарабатывания денег на доисторической родине. - Вы знаете, что такое
молдавская свадьба?
Все ясно. Дед был кишиневским евреем.
- Нет, не знаю, - ответила я, только чтобы не препираться с Дарьей.
Вроде бы взрослая девица, пятнадцать лет, а ведет себя, как маленькая.
Воистину, это очень странное место - приемная зубного врача.
- У меня даже был помощник! - торжественно поднял дед вверх палец
правой руки.
- Для чего?
- Как для чего? Мы фотографировали свадьбы, - Старик задумался, пожевал
губами, вспоминая то золотое время, и продолжил. - Мы приезжали с Семеном.
Столы уже накрыты во дворе, все пьяные с утра. Бабы носятся с пирогами,
поросята на столах, зажаренные целиком. И платки... Платки дарят дюжинами!
Деньги на подносы швыряют не глядя. Кум дал, а я - вдвое...
Старик, видимо, был горд за славный молдавский народ, умеющий гулять с
таким размахом.
- И мы с Семеном начинаем фотографировать. Носимся, как угорелые.
Снимаем и невесту с женихом, и свояков, и маму с кумами.
- Что? - переспросила Дашка. Она уже не ныла, а с интересом
прислушивалась к рассказу. Я перевела ей на иврит слово "кум" и объяснила,
что это значит.
- Все надо делать быстро... Мы щелкали две ленты, неслись домой,
проявляли, потом обратно, и они заказывали - этих десять, а этих двадцать.
Жок хорошо шел.
- Даша, жок - это национальный молдавский танец, наподобие хоры.
- Мам, откуда ты это знаешь? Ты же не была в Молдавии? - удивилась
дочь.
- Книжки читай! - я щелкнула ее по носу и, обернувшись к деду,
спросила. - А как потом с вами расплачивались?
- Как-как, с трудом. Мы всю неделю с Семеном печатали карточки. Потом в
деревню везли. А за неделю там все уже протрезвели и никому платить неохота
было. Но все обходилось.
Я с недоверием оглядела тщедушного старика. Видимо, он понял мои
сомнения.
- Так у меня Семен был мастер по вольной борьбе. Голова и шея одного
объема.
Из кабинета вышла бледная дама и старичок поднялся с места.
- Моя очередь, - с сожалением произнес он и исчез за дверьми.
- Он совершенно прав, - вдруг произнес молчавший до того
интеллигентного вида челов
