Пикуль Валентин - Слово И Дело (Книга Вторая)
Валентин Пикуль
Слово и дело
(книга вторая)
МОИ ЛЮБЕЗНЫЕ КОНФИДЕНТЫ
Книга вторая
Летопись первая
НА РУБЕЖАХ
Летопись вторая
БАХЧИСАРАЙ
Летопись третья
ДЕЛА ЛЮДСКИЕ
Летопись четвертая
КОНФИДЕНТЫ
Летопись пятая
ЭШАФОТ
Летопись последняя
РОССИЯ НА ПОВОРОТАХ
Комментарии
--------------------------------
* Летопись первая. НА РУБЕЖАХ *
Счастлива жизнь моих врагов...
Михаила Ломоносов
Дитя осьмнадцатого века,
Его страстей он жертвой был,
И презирал он Человека,
Но Человечество любил!
Петр Вяземский
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Увы, коллегиального правления на Руси давно нет! Новое лихое бедствие над-
винулось на страну - бумагописание и бумагочитание. На иноземный манир зва-
лось это чудо-юдо мудреным словом-сороконожкой - бюрократиус.
Чиновники писали, читали, снова писали и к написанному руку рабски и ни-
жайше прикладывали. Немцы недаром обжирали Россию - они приучали русских до
самозабвения почитать грязное клеймо канцелярской печати. Словам россиянина
отныне никто не верил - требовали с него бумагу. Остерману такое положение
даже нравилось: "А зачем мне человек, ежели есть бумага казенная, в коей все
об этом человеке уже сказано? Русский таков - наврет о себе три короба, а в
бумаге о нем - изящно и экстрактно".
Над великой Российской империей порхали бумаги, бумажищи и бумажонки. Их
перекладывали, подкладывали, теряли. Вместе с бумагой на веки вечные терялся
и человек: теперь ему не верили, что он - это он.
- Да нет у меня бумаги, - убивался человек. - Где взять-то?
- Вот видишь, - со злорадством отвечали ему, - ты, соколик, и доказать се-
бя не мочен, и ступай от нас... Мы тебя не знаем!
Но иногда от засилия бумаг становилось уже невмоготу. Тогда умные люди
(воеводы или прокуроры) делали так: ночью вроде бы случайно начинался пожар.
Утром от завалов прежних - один пепел. И так приятно потом заводить все сыз-
нова:
- С бумажки, коя у нас числится под нумером перьвым! Гараська, умойся схо-
ди да пиши в протокол о ноздрей вырывании вчерашнем. Чичас учнем, благосло-
вясь... Образумь ты нас, грешных, царица небесная, заступница наша пред сущим
и вышним!
А где же преклонить главу человеку русскому? Где лечь и где встать, где
ему затаиться? Враги общенародные по душе нашей плачутся. Ищут они тела наше-
го, чтобы распять его. Господи, зришь ли ты дела ихние, вражие? Горит душа...
Русь горит!
И не только города на Руси - сгорали и люди, и костры сложившись, и зва-
лось в те времена самосожженье людское словом простым и зловещим - гарь. Не
стало веры в добро на Руси, едино зло наблюдали очи русские. В срубах из бре-
вен, которые смолою плакали, сбивались кучей - с детьми и бабками. Поджигали
себя. Дым от гарей таких столбом несло в облака. В дыму этом утекали в небы-
тие души людские - души измученные, изневоленные от рабства вечного чрез
огонь убегающие. Сгорали семьями, толпами, селами. Иногда по 30 000 сразу,
как было то на Исети да на Тоболе, было так на Челяби да на Тюмени. И не надо
даже апостолов, зовущих в огонь войти, как в храм спасительный. Нищета,
страх, отчаяние - вот кремни главные, из коих высекались искры пожаров чело-
веческих...
Гари те были велики, были они чудовищны. Но дым от них едва ль достигал
ноздрей первосвященников синодальных.
- Жалеть ли их нам? - говорил Феофан Прокопович и отвечал за весь Синод: -
Не стоят они и слезинки нашей... Ибо убытки души заблудшей сильнее всех иных
убытков в осударстве русском!
Ропот же всенародный тогда утишали через -
"ХОМУТЫ, притяги
