Писарев Дмитрий Иванович - Русский Дон-Кихот
Дмитрий Иванович Писарев
Русский Дон-Кихот
(Сочинения И. В. Киреевского, I и II т. Москва. 1861 год)
I
Ничто не может быть бесцветнее и неопределеннее общих выражений:
обскурант, прогрессист, либерал, консерватор, славянофил, западник; эти
выражения нисколько не характеризуют того человека, к которому они
прикладываются; они надевают непрошенный мундир на его умственную личность и
вместо живого человека, мыслящего и чувствующего по-своему, показывают нам
неподвижную вывеску замкнутого круга убеждений. Чем даровитее и
замечательнее рассматриваемая личность, тем пошлее кажутся мне общие
эпитеты, прилагаемые к ней такими критиками, которые не хотят или не умеют
вдуматься в ее личные особенности, проследить ее индивидуальное развитие и,
таким образом, вместо голого термина дать оживленную характеристику.
Если бы подойти к сочинениям И. В. Киреевского так, как подошел к ним
критик "Современника", то с ним порешить было бы очень нетрудно. Причислить
его к самым мрачным и вредным обскурантам вовсе не мудрено; за цитатами дело
не станет; из его сочинений можно выписать десятки таких страниц, от которых
покоробит самого невзыскательного читателя; ну, стало быть, и толковать
нечего; привел полдюжины самых пахучих выписок, поглумился над каждою в
отдельности и над всеми в совокупности, поспорил для виду с автором, давая
ему чувствовать все превосходство своей логики и своих воззрений, завершил
рецензию общим прогрессивным заключением, и дело готово - статья идет в
типографию.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Напасть на
Киреевского не трудно, да толку-то в этом мало. Бороться с ним незачем,
потому что его деятельность уже принадлежит прошедшему; если же мы
останавливаемся на нем как на совершившемся факте, то мы должны или
объяснить его по мере сил, или сознаться в том, что мы объяснять не умеем; а
поработать над объяснением личности Киреевского как любопытного
психологического факта - право стоит. Друзья и единомышленники Киреевского
скажут конечно, что его следует изучать как мыслителя, что его должно
уважать как двигателя русского самосознания, что принесенная им польза будет
оценена последующими поколениями. С подобными мнениями согласиться
невозможно: Киреевский был плохой мыслитель, - он боялся мысли; Киреевский
никуда не подвинул русское самосознание, он даже не затронул его; его статьи
никогда не производили впечатления; их читали мало, и теперь их совсем
забыли, несмотря на то, что последняя из них была написана всего лет семь
тому назад; пользы Киреевский не принес никакой, и если последующие
поколения по какому-нибудь чуду запомнят его имя, то они пожалеют только о
печальных заблуждениях этого даровитого человека. Если бы Киреевскому
удалось составить себе обширный круг читателей и приобрести себе значение в
литературе, то влияние его идей составило бы самый яркий антагонизм с
пропагандою Белинского. Всякому честному деятелю литературы пришлось бы
воевать с ним всеми силами своего пера; против него поднялись бы все люди,
сколько-нибудь дорожащие мыслию; за него стали бы только люди очень
ограниченные или очень недобросовестные. А сам Киреевский был человек очень
неглупый и в высшей степени добросовестный - отчего же он хотел остановить
разум на пути его развития? Отчего он порывался поворотить его назад, к
младенческим его годам? Вот в этих-то пунктах и заключается психологический
интерес тех вопросов, на которые наводит чтение сочинений Киреевского и
приложенных к ни
