Писемский Алексей - Взбаламученное Море
Писемский Алексей Феофилактович
ВЗБАЛАМУЧЕННОЕ МОРЕ
Роман в шести частях
Часть первая
1
Басардины
По улицам и полям усадьбы Спирова мела и передувала
бестолковейшая декабрьская вьюга: то зачем-то несла целое облако
снегу и, выйдя за ворота, тотчас же клала его на огромнейший и без
того сугроб; то точно сверлом сверлила и завывала в разбитое слуховое
окно на барском доме, то с каким-то упорством дула в зад скотнику
Климу , рубившему перед скотным двором дрова и не обращавшего на
это никакого внимания. На крыльце избы стояла старуха Михайловна,
и с ней ветер как-бы заигрывал, крутя и завивая ее истасканный
передник.
- Чьи такие, дедушка, это проехали? - окликнула она Клима.
- Басардины, надо-быть... к тестю едут.
- И то дело. Да, да!
- На балотировку, видно, ладят, - заключил Клим.
- Да, да! - согласилась опять с этим Михайловна; а потом, о чем-то
звонко вздохнув, вернулась в избу.
На Спировском поле, по переметенной и ухабистой дороге,
действительно тянулся целый обоз. На передней лошади ехал молодой
дворовый малый, Митька. Он сидел спокойно, как истукан, и только,
когда его очень уж тряхнет в ухабе, он моргнет носом и ткнет
лошадь кнутовищем, на что та обыкновенно, отмахнет ему хвостом.
В тех же санях, за спиной у Митьки, сидела горничная девица
Дарья, закутанная по самый нос в какие-то лохмотья. Странное
явление представляли собой эти два молодые существа: жизнь ли их
очень заколотила, или их организмы, питаемые круглый год постными
щами и мякинным хлебом, содержали в себе более лимфы, чем крови,
но только пятидесятую версту они ехали вдвоем и во все это время
хоть бы переглянулись, пошутили бы между собой, переговорили
слова два-три. Митька, положительно можно сказать, даже ничего и не
думал; а Дарья всю дорогу смутно соображала, куда это она положила
барышнины чулки: старая барыня, как приедут на место, непременно их
спросит, а она и не помнит, куда их засунула.
За передней ехал сам барин, в розвальнях, парой гусем.
Заложенный у него на вынос сивый меренок, по прозванью Репейник,
обнаруживал удивительное старание. Он вез, потел, обтирался
и все-таки вез, как будто бы сотни начальнических глаз смотрели
на него и любопытствовались его усердием, между тем как шедшая в
корню сухопарая саврасая кобыла решительно парализовала все его
старания. Лошадь эта, пока дорога шла еще прямая, везла кое-как;
но чуть-чуть встречался крутой поворот, или надобно было обойти ка-
кую-нибудь рытвину, так сейчас же и терялась: не понимала она, как
это сделать надо, или ей трудно было ладить со своим неуклюжим телом,
только непременно сядет в хомут, начнет болтаться из стороны в сторону
и по крайней мере с полверсты не уставится. На подобное неравенство в
распределении трудов сидевший кучером задельный мужик Потап, так как
настоящих дворовых кучеров уже не хватало, не обращал ни малейшего
внимания: все его старание было направлено на то, чтобы самому
как-нибудь примоститься на облучке, к которому он скорее изображал
собой касательную линию, чем сидящего на нем человека. Едва позаберется
несколько поспокойнее, как сани занесет в его сторону, и поехал вниз;
опять начнет забирать вверх, - да так всю дорогу, даже пот прошиб!
На все эти проделки с Потапом барин, мужчина с проседью, но
довольно еще молодцеватый, в потертой медвежьей шубе и шапке с
собачьим околышком, надетой несколько набекрень, смотрел не без
удовольствия.
- Опять съехал? - говорил он, слегка улыбаясь, когда Потап,
спустившись с саней д
