Платонов Андрей - Глиняный Дом В Уездном Саду
Андрей Платонович ПЛАТОНОВ
ГЛИНЯНЫЙ ДОМ В УЕЗДНОМ САДУ
В уездном саду была деревянная кузница. Вокруг нее росли лопухи и
крапива, далее стояли яблоневые и вишневые деревья, а между ними
произрастали кусты крыжовника и черной смородины, и выше всех был клен,
большое и грустное дерево, давно живущее над местным бурьяном и всеми
растениями окрестных дворов и садов. Сад был огорожен плетнем со всех
сторон, лишь в одном месте была деревянная калитка, навешенная на толстый
кол; эта калитка выводила на пустой двор, а на дворе находился бедный дом
из кухни и комнаты, где жил кондуктор товарного поезда с женой и семерыми
детьми. А в задней стороне сада, где были заросшие дебри сонной травы,
стояла глиняная стена глухого и еще более мелкого жилища, чем то, в
котором жил кондуктор. К этой стене с обеих сторон подходили садовые
плетни и вместе с густою травой точно хранили этот неизвестный
глино-соломенный дом, где была или не была чья-то убогая, слабая жизнь.
Посредине глиняной стены того дома находилось окно, маленькое, как
дремлющее зрение, - окно выходило прямо в этот сад, в тишину его трав и
деревьев, в безлюдие долгого медленного времени.
Другие стены глиняного дома и дверь из него были за плетнем, на той
стороне, и там тоже была трава, несколько умолкших, дремучих кустов и
запустение забытого огорода. Не видно было жителей, которые входили бы в
это жилище, хлопали дверью, жили и зажигали свет в окне в осенние вечера.
Деревянная кузница стояла на другом краю сада. В ней работал и
неотлучно жил пожилой одинокий кузнец Яков Саввич Еркин. Ему было теперь
почти пятьдесят лет, он прожил длинную жизнь, почти непригодную для себя.
Когда-то он работал лесным сторожем и проклял лес. Уходя навсегда из
казенной избушки, он обернулся к дубовой чаще и сказал ей:
- Проклинаю тебя на веки веков, грудь моя забудет все твои деревья,
грибы и тропинки. Голова моя не увидит тебя и во сне никогда!
Он перекрестил шумящую дубраву крестом прощания и презрения и пошел
от нее в пустошь, опять неимущий и свободный. В одной слободе Яков Саввич
устроился для прокормления на краскотерочную фабрику, где работали четыре
девки, два мальчика и один он. Потерев краску недели три, Яков Саввич
плюнул в терочную машинку и произнес:
- Будь ты трижды проклята - трись сама, - а потом ушел в дверь, по
своему обычаю, и больше не вернулся.
На улице он внимательно осмотрел краскотерочное помещение, чувствуя
душевное счастье, что больше его никогда не увидит и поэтому можно даже
печально полюбить его на память.
Затем Яков Саввич рыл траншеи для водопроводных труб в губернском
городе, пока ему вскоре же, дня через три, не стало ясно, что для такой
работы совсем не нужно быть человеком, мечта в его голове и настроение в
сердце оставались без применения, работали только лишь одни скучные руки,
и ноги держали тело в упор, как истуканы. Яков Саввич сразу расправился с
этой своей новой судьбой, - он получил сдельный расчет и отдал лопату
подрядчику, а земле сказал: "Лежи - дожидайся, как буду мертвым, так
явлюсь к тебе!"
Потом Еркин, ввиду холодной зимы, поступил бассейнщиком. Он стал жить
в водоразборной будке с печкой и отпускал теперь водовозам и базарным
мужикам воду за мелкие деньги. Это было нетрудно, лишь бы питаться, а
жизнь как-нибудь проживется. Но в бассейной будке окно было четверть
аршина в квадрате, - никого не видно, всегда скучно и только суют гроши и
алтыны в казенную щель под рамой замороженного окошка. Это мало радости, и
