Погодин Радий Петрович - Белая Ночь
Радий Петрович ПОГОДИН
БЕЛАЯ НОЧЬ
Рассказ
Белая ночь не соприкасалась с крышами, мостовыми, с трамвайными
проволоками, рельсами, мусорными бачками - она соприкасалась со шпилями,
куполами, кронами деревьев, мостами. Она была похожа на аромат. Более того
- она была живая. Она говорила: "Я вас люблю". Других слов она просто не
знала.
Виктор Петрович, мокрый весь, шагал через Дворцовый мост, и мост
приветствовал его легким гулом. Не то было час назад на мосту Кировском.
Там он доходил до середины и отступал.
В войну Виктор Петрович был командиром, высоким, кудрявым и смелым.
Тогда он не боялся. Шел в огонь, пер на рожон, лез поперед батьки в пекло.
Потом остыл.
Сегодня он снова окрылился, и, если бы - чур меня! - не общий спазм
его организма на Кировском мосту, он бы снова уверовал в Красные Зори.
Сегодня - вернее, вчера - на общем собрании коллектива коллеги
выступали с критикой и предложениями. Президиум, в составе двадцати одного
человека, кивал и высказывался в том смысле, что нужно покончить с
убыточностью, посредственностью, мелкомыслием, легкоступием, серой одурью
и проституцией.
Дали слово Егоркину, человеку тихому, с оттопыренными ушами.
Егоркин вышел на трибуну, причесал что-то на своей лысине и сказал,
почти выкрикнул:
- Стыдно, товарищи! Посмотрите, кого мы выбираем в президиум. Все тех
же! Мы рабы наших недостатков, взлелеянной нами лени. Это омерзительно.
Они же голые. Голые короли. Лианы. Присовокупленцы.
Слова "лианы" и "присовокупленцы" повергли зал в краску. В президиуме
закричали: "Он пьяный!"
Добрые молодцы из зала тут же стащили Егоркина с трибуны, стали ему
руки выкручивать.
- Доктор! Где доктор? Давайте трубку. Пусть дыхнет.
Доктор выбрался из рядов, сказал тихо:
- У меня нет трубки. У меня амбулатория, а не вытрезвитель. Но я и
без трубки вижу - Егоркин трезвый.
- Почему трезвый? - гневно воскликнул президиум.
- Потому что он вовсе не пьет. Весь коллектив это знает, но, увы,
молчит. Привык молчать, когда товарищу руки выкручивают.
- Мы не молчим, - сказал коллектив. - Но исключить надо.
- За что? - спросил доктор.
За что исключать Егоркина и откуда - коллектив не знал, но нельзя же
вот так - с плеча. И что это за терминология - "лианы", "присовокупленцы"!
Добрые молодцы Егоркина отпустили, даже пиджак на нем поправили,
даже, что повергло и их самих и Егоркина в задумчивость, сказали:
- Извините нас, дураков, Викентий Михайлович.
Егоркин махнул рукой и ушел, размазывая по щекам слезы.
Тогда и поднялся на трибуну Виктор Петрович.
- Бытие определяет сознание - это неоспоримый факт. Наше с вами
сознание будет изменяться медленно, трагично, а они... - Виктор Петрович
кивнул на президиум. - Ишь, сидят, будто им уже новенькую чистую совесть
выдали вместе с незапятнанной биографией. Вы уже перестроились? - спросил
он у президиума.
- И этот пьяный!
Виктор Петрович узнал голос своего шефа М. К. Лидазова. Его шеф сидел
в президиуме недавно и оттого нервничал.
- Ты меня поил? - спросил Виктор Петрович и поднял руку, чтобы его
лучше слушали. - Так вот, товарищи. Егоркин прав - голые они, лианы,
присовокупленцы. Мой шеф М. К. Лидазов - соавтор в пятидесяти работах, в
основном у Яликова. Заметьте, у Яликова фамилия на последнюю букву.
Кто-то из президиума двинул его кулаком в живот.
- На пенсию гнать! Заслужил товарищ. Похлопаем.
Но коллектив в зале уже задумался. Угнетенные отсутствием вентиляции
и перспективы члены коллектива задышали - это ушедший Егоркин позабыл за
