Погодин Радий Петрович - Красные Лошади
Радий Петрович ПОГОДИН
КРАСНЫЕ ЛОШАДИ
Повесть о рисованных лошадях и живой собаке
Лошади проходили сквозь стены домов и заводов, сквозь автомобили и
сквозь людей. Головы жеребцов, поднявшихся на дыбы, заслоняли путь
самолетам, хрупким, как детские стрелы. Лошадиное дыхание всасывало облака
- и лошади становились уходящими облаками. Лошади шли по трамвайным
рельсам, лошадиный навоз золотисто дымился на синем асфальте. Лошади шли
по земле, и живая природа прорастала сквозь них.
Сережка наделял лошадей резвой силой, широким вздохом, большими
глазами цвета дымчатой сливы - от этих глаз даже вздыбившиеся жеребцы
выходили печальными: он рисовал печальных лошадей.
Работал Сережка одновременно акварелью, гуашью, цветными мелками и
темперой, не подозревая, что такая техника в искусствоведении называется
смешанной.
За этим занятием и застал его однажды начальник пионерского лагеря у
стены монастыря, возле городка Турова - на краю новгородской земли.
Городок тот, Туров, был зыбкий от дряхлости, спрятанный в крапиве и
раскоряченных яблонях. Яблони вымерзали в суровые зимы, но упрямо
оттаивали, и яблоки год от года грубели. Чтобы древний город не пропал
совсем, принялись строить в Турове от ленинградского завода-гиганта
филиал, назвав его условно металлическим предприятием.
Появился в Турове рабочий класс. По профсоюзной заботе детей рабочих
и служащих полагается вывозить на лето в пионерские лагеря, что совершенно
естественно.
Сережка к пионерскому лагерю прямого отношения не имел: бабка его
была сторожихой архитектурных памятников в монастыре, получала зарплату из
Новгорода и состояла в конфликте с администрацией металлического
предприятия, решившего разместить пионерлагерь в неохраняемых монастырских
помещениях.
- Не жаль, в неохраняемой пускай живут. Жаль, по малолетнему
неразумию и охраняемую красоту обезобразят и безнаказанные останутся. А
чем их, дитенков, накажешь? Приучатся везде безобразить и фулиганить.
Бабка говорила мудрено, поскольку была давно и крепко оглохшей.
Вот сколько слов потребовалось, чтобы объяснить психологию встречи
вольного художника Сережки и начальника пионерского лагеря.
Сережка сидел сгорбившись возле монастырской стены, в тени берез,
искалеченных грозами. Сегодняшние Сережкины лошади были красными, они
бежали вдоль железной дороги и проходили сквозь те старенькие паровозы,
которые так по-живому, будто локтями, двигали шатунами и кривошипами.
- Откуда такой пессимизм? - спросил начальник лагеря бодрым голосом.
Сережка вздрогнул от неожиданности. Был начальник высок, размашисто
костист, с седыми висками и большим острым кадыком, какой, по Сережкиным
представлениям, указывал на профессию паровозного машиниста, потому что
прочие машинисты могут и без кадыков быть - образ прочих расплывчат. Еще у
сталевара кадык, у кузнецов хороших, короче, у небрежно побритых мужчин,
связанных с огнем и железом.
- В твоем возрасте нужно иметь оптимизм! - Начальник вскинул голову,
выпятил подбородок, будто прогудел привет встречному поезду. - Перед твоим
взором ликует природа, а ты сгорбился и не видишь. Тебе сколько лет
теперь? И не вздрагивай. Кажется, я не кусаюсь. Я тебе про оптимизм
объясняю не из пустой эрудиции.
Значение высказанных начальником слов Сережка представил не очень
отчетливо, но начальника застеснялся.
- Я больше не буду, - сказал Сережка.
- Нет, будешь! - сказал начальник. Затем, уяснив, что Сережка
является внуком злокозненной сторожихи, начальник хотел было прек
