Библиотека в кармане -русские авторы

         

Погодин Радий Петрович - Черника


Радий Петрович ПОГОДИН
ЧЕРНИКА
Рассказ
Мужик бежал лесом, одетый во все новое, в красноармейское, но
красноармейцем назвать его уже нельзя было - петлицы с воротника сорваны,
звездочка с пилотки сорвана, да и саму пилотку мужик нес как тряпку, чтобы
отирать с лица пот и слюни.
Ночные лесные травы путали ему ноги, ночные лесные ветви хлестали
его, драли в кровь его голый череп. Чтобы не оставить на острых сучьях
глаза, он бежал, низко сгибаясь, иногда и вовсе на четвереньках. Его
зрачки поворачивались мгновенно на шорох, на всплеск, на свечение
гнилушки, и замирали, и ширились, и бежали по кругу, очерченному страхом,
уже неспособные выбраться за черту. Но в самих глазах, в багровой глубине,
под зрачками, неподвижно и неугасимо жила все одна и та же картина - земля
к небу огнем задрана, небо валится на землю, как горящая крыша, траншеи,
вырытые во весь рост для прицельной победной стрельбы, осыпаются под
тяжестью танков, давя и удушая, из песчаной окопной осыпи руки торчат и
ноги, смерть терзает живых и убитых, и снова убитых. И крик не может
выбиться из мужикова горла, поскольку горло засушено и засыпано жестким
мелким песком и песок этот проникает внутрь. А небо поднялось, белое, все
в мелких трещинах.
Мужик бежал третью ночь, отсиживаясь днем в чащобах, залезая, как
зверь, под валежник, под вывороченные ветром деревья. Иногда он слышал
приглушенные опасностью голоса и осторожные шаги и шарахался от них или
замирал, до предела гася дыхание, - то были русские голоса солдат,
отступающих по лесам. Закаты заливали его кровавой волной; зори -
сукровичной; голубое небо валило его бессонным сном - почти смертью.
На третье утро он поймал ежа на грибной поляне, разломил его, как
краюху, и выгрыз мякоть.
Волки, волки, будьте мои собаки. Волки, волки, будьте мои ноги.
Волки, волки, будьте мои глаза.
На четвертую ночь он пришел в родную деревню.
Прокрался к своей избе. А изба еще новая - только жить да жить в ней,
в уюте, с голубыми наличниками и на крыше вертушка-пропеллер. Вертушка
крутилась над избой, поскрипывала-попискивала в ночи - в шуме ее слышалась
ржавая скулящая нота.
"Перво надо вертушку смазать, ишь воет, будто к покойнику".
Он стукнул в окно с оглядкой и припал в темноте под крыльцом. Дверь
не отворилась. Он постучал еще, прошептал, прижавшись к оконному переплету
губами:
- Клавдя, Клавдя, это я, пусти...
Еще подождал, уже хотел уползать, чтобы прийти к избе на другую ночь.
Дверь отворилась со скрипом. Он прижался к земле теснее: а ну как в
избе чужие сейчас?
- Кто тут? - шепнуло над ним громко, как крикнуло. Он узнал голос
жены.
- Это я, Клавдя. Тише ты, тише. Я, Петр...
Жена ахнула, соскочила с крыльца, долго не могла нашарить его на
земле, а когда нашарила - ткнулась в него лицом.
- Петя! Убитый... - Она видела их, убитых, ползущих уже по ту сторону
жизни и остывающих лицом в земле. - Петя, Петя... Как же я без тебя, я без
тебя буду-у?..
- Тише ты, тише. Чего ты колотишься, живой я.
"Раненый", - подумала она облегченно, но тут же сердце ее упало
вновь.
- Небось раненый. Вся кровь вытекла...
- Целый я, нераненый, - прошептал он. - Только ты тише.
- Да я шепотом, иль не слышишь?
Слова "целый, нераненый" летали вокруг ее головы и не проникали в
мозг. Потом она ухватила их смысл, но тут же забыла, почувствовав
тревожными руками, как дрожит и сжимается его тело. Она повторила вслух,
чтобы наконец осознать их, эти слова:
- Целый, нераненый... - И спросила удивленно, словно реб





Содержание раздела