Покровский Сергей Викторович - Улунь
С.Покровский
УЛУНЬ
I
Странная это была земля.
Поморам, которые посещали ее берега, она казалась ровной и плоской,
как стол. Ее край издали, с моря, виднелся низкой и гладкой полоской.
Она темнела там, за волнистою рябью, и тянулась равномерно и однообразно
сотни километров.
Лишь кое-где берег поднимался немного или прерывался долиной реки,
вбегающей в море. За исключением немногих излучин он шел почти прямо на
север, далеко за Полярный круг.
Теплые струи Гольфштрома еще достигали до него, но леса и отдельные
деревья встречались только в южной его части.
Многочисленные длинные "кошки" (так поморы называют песчаные мели)
или опасные в бурю "луды" (то есть подводные камни и каменистые мелкие
места) делали опасным плавание у берегов Канинской земли. Большие
грузовые суда боялись подходить близко к ее коварным берегам.
Только поморы на своих парусных лодках и карбасах отваживались
ходить в ее водах. Но они знали здесь каждую луду, каждую кошку, знали,
как пользоваться прихотливыми извивами береговых течений, а в ненастную
погоду умели вовремя спрятаться от свирепых бурунов в тихих устьях
коротких, но глубоких рек.
Когда же карбас входил в широкое размытое приливами речное устье,
берег земли казался здесь гораздо выше, чем издали, с моря. Он вздымался
вверх на десятки метров, и коричневый торф тундры, нависший над срывами
песчаных и глинистых отвесов, был тогда словно гигантский карниз ветхой,
поросшей мохом и травами кровли.
У подножья высокой береговой стены тянулась широкая кайма отмелей,
то исчезавшая под волнами во время приливов, то вновь выступавшая на
свет в часы низкой воды. Эти отмели блестели тогда тысячью мелких
водяных стекол (1), в которых копошились оставшиеся после отлива морские
твари. Там и сям пестрела мокрая каменная россыпь и круглая, гладкая
разноцветная галька. В воздухе мелькали бело-пепельные крылья чаек и
тысячи других птиц, населявших эти берега. Звонкоголосые кипихи (или
морские сороки) (2) пискливо ссорились, мирились и тараторили на все
лады, оглашая криками мокрые отмели, маленькие хорошенькие
кулички-галстушники беззвучно бегали по песку. Они, кланяясь друг другу
при встречах, припадали неподвижно за камни, когда замечали над берегом
хищный полет черного поморника.
Стройные крачки кружили в воздухе, гоняясь друг за другом и
распуская свой длинный вилообразный, как у ласточки, хвост. Ввиду берега
проносились стрелой быстрые пары гагар. Стаи черных морянок со звонкими
криками и свистом многочисленных крыльев перелетали с места на место, и
с берега чудилось, будто над морем поют и звенят невидимые бубенчики.
Птиц всякой величины и всякого вида было столько, что на каждом шагу
можно было встретить все новые и новые стаи пернатых.
Словно бесконечный зоологический сад, в котором собрано было
множество редкостных птичьих пород, тянулся этот удивительный берег,
полный движения, птичьей суеты, птичьих голосов и перекликаний. Говор и
шумы набегающих волн, величественные приливы и отливы дополняли яркую
картину жизни, которою жил морской берег Канина.
II
Так было летом. Зато зимой здесь бывало глухо, тихо, бело. Толстая
снежная пелена тяжело ложилась поверх тундры и свешивалась с берега над
морем, как причудливый белый навес.
Да и море само примерзало кое-где по берегам и покрывалось припаем и
торосами (3), и далеко белели снега и льды, оковавшие бурные морские
воды.
Когда набегал резвый "побережник" (северо-западный ветер), по всему
краю ледяной каймы поднимался
