Покровский Владимир - Танцы Мужчин
ВЛАДИМИР ПОКРОВСКИЙ
ТАНЦЫ МУЖЧИН
НИОРДАН
Было то время, которое уже нельзя назвать ночью, но еще и не утро:
солнце пока не взошло, однако звезды померкли, На фоне серого неба
громоздились друг на друга ветви небоскребов "верифай". Дайра, который
большую часть жизни провел в Мраморном районе, где господствовал
псевдоисполинский стиль, до сих пор не мог к ним привыкнуть. Особенно дико
выглядели окна горизонтальных ветвей, глядящие вниз. Два окна над его
головой бросали на асфальт восьмиугольники света; в одном из них прямо на
стекле неподвижно стоял мужчина в длинных до колен шортах. Пятки его были
красными. Где-то на соседней улице, возвращаясь с пробежки, устало цокала
копытами прогулочная лошадь, из дома напротив Управления приглушенно
доносился инструментированный храп модной капеллы "Фуррониус". Да еще в ушах
шагала усталость.
- Ну все, - сказал Дайра, вынимая из машины автомат и оба шлемвуала.
- Вы еще посидите в дежурке, а я домой.
- Я в машине останусь, - отозвался Ниордан (от усталости он
похрипывал). - Вдруг что.
Никакой необходимости ждать тревоги в машине, когда остальные все равно
в дежурном зале, не было, но с Ниорданом никто не спорил. Даже мысли такой
не возникало ни у кого. Ниордан повернул к капитану бледное, вечно
настороженное лицо, как бы ожидая ответа. Дайра смолчал. Ниордана ценили, он
был надежен, однако связываться с ним никто не хотел.
- Если что, я до пол-одиннадцатого дома буду, - и Дайра пошел посреди
улицы, цокая подошвами в такт лошадиным шагам. Он держал автомат за ремень,
и тот время от времени чиркал прикладом об уличное покрытие. Со спины Дайра
казался багровым, хотя в одежде его не было ничего, хотя бы отдаленно
напоминающего красный цвет. Ничего, кроме креста. Но крест, как и
полагается, находился на животе.
Остальные зашевелились.
- Мы, значит, "посидите", а он домой. Во как! - раздраженно пробасил
Сентаури, вытаскивая из машины свое грузное тело. - Ему, значит, можно. А
мы, получается, пиджаки.
- Вы злитесь оттого, что всю ночь не спали, - тощий и длинный Хаяни
вылез вслед за ним и стал рядом, разминая затекшие ноги. - Ведь он
провожает... Я хочу сказать, ему действительно надо уйти.
Сентаури угрюмо и неразборчиво буркнул что-то в ответ, и, не прощаясь,
они ушли. Ниордан и головы не повернул. Он смотрел вперед, положив на руль
тонкие, выбеленные ночью руки. Он был горд, Ниордан, по-королевски
невозмутим.
Когда улица опустела, он затемнил заднее и боковые стекла, протянул
вверх левую руку и, не глядя, нащупал свою корону, висящую на обычном месте,
у волмера. Изумруды и бриллианты венчали каждый ее зубец, на нее нельзя было
смотреть без восторга. Ниордана всегда удивляло, что скафы, работающие с
ним, - люди, в сущности, вполне достойные и ничуть не низкие, не в
состоянии видеть аксессуаров его второй, настоящей жизни. Он подержал корону
в руках, насладился теплом и весом сияющего металла, осторожными,
уважительными движениями водрузил на голову. Потом снял с крючка мантию и
стал нацеплять ее на себя, привычно извиваясь в кресле и разглаживая каждую
складку. Очень неудобно надевать мантию, сидя в низкой патрульной машине,
однако Ниордан каждый раз проделывал это с грацией мультипликационной лани.
Затем он снова положил руки на руль и принял еще более величественную
позу. Корона давила на голову, а мантия была слишком жаркой для этого
времени года, и Ниордан подумал, что неплохо бы издать приказ о летней
королевской одежде. В воздухе висело предчувст
