Полонский Андрей - Зеpкало Pеальности
Андрей Полонский.
"Зеркало реальности"
Перечень ненормального
1.
Это пришло из детства. Точнее, из отрочества, из ранней юности. Когда
авторитеты уже поколеблены, но еще не рухнули. Самое пленительное время.
От размышлений пухнет голова, на улице весна, в голове гудит любовь. Hа
повестке дня - перечень ненормального. Они уверенно утверждают: делай, так
положено! "Кем положено?" - кротко спрашиваешь ты и получаешь под зад
могучей отцовской рукой. Во все времена этот процесс назывался "социальной
адаптацией" и шел он, как признают авторитеты, тем успешнее, чем тяжелее
была рука. Клеймо на плече, думал ты, - лучшее средство против бунта.
Зачем постоянно бить детей, уж лучше их уродовать.
Так бы и ходили, клейменные, с отрубленными десницами и порванными
ноздрями, - для назидания послушных ангелов всех возрастов и их толстых
жен...
Из всенародно популярных героев "Трех мушкетеров" я сочувствовал только
Миледи, - как они подло ее все-таки убивали, четверо вооруженных мужиков
против одной красивой женщины. К тому же соблазнительное клеймо на плече,
прообраз нынешней татуировки, будоражило подростковые сны. Hет, я никогда
не понимал обличительного пафоса товарища Атоса, он у меня вызывал такое
же отвращение, как пионерские слеты и комсомольские собрания. И еще: если
в школе тебя часто вызывают на педсовет и бранят фашистом, если на улице
раскормленные тетки долго смотрят вслед и качают головами, если
родственники сочувственно шепчутся с твоей матушкой и предлагают ей
совершенные средства воспитания на выбор - от военного училища до
каждодневной валерьянки и психотропных препаратов в суп, - невольно
возникнет вопрос о собственной адекватности.
Итак, перечень ненормального:
предпочитать Миледи д'Артаньяну; класть в одну чашку кофе четыре ложки
сахару кряду; если родители остались на даче, засыпать в пять утра,
вставать в два пополудни; объяснять приятелю Гегеля, матерясь через слово;
интересоваться из последних сил, что чувствуют девочки, когда целуются с
девочками, и мальчики, когда целуются с мальчиками; любить до смерти
Достоевского и маркиза де Сада, не чувствуя между ними особой разницы; еще
полюбить Шостаковича, четырнадцатую симфонию про смерть; носить длинные
волосы; ходить лысым; путешествовать без средств и без цели; презирать
дом, очаг и котлетки; не бить лежачего каблуком по лицу, даже если за
твоей спиной двое агрессивно настроенных его приятелей вооружаются
трубами; не желать отъехать в Штаты, скорее - в Каир или в Бангкок;
наконец, кричать, кричать, кричать, кричать, кричать в тех случаях, когда
кто-то рядом с тобой говорит общепризнанную, нормальную, несусветную чушь;
кричать, если нельзя просто двинуть в зубы...
...Однажды таллинский поэт Андрей Мадисон шел по московской улице. И
был он, надо сказать, очень хорош собой: в длинном кожаном плаще, дороден,
высок, украшенный окладистой черной бородой, лукавыми черными очами,
блестящей лысиной на полчерепа и свисающими густой бахромой волосами ниже
плеч.
"Господи!" - отшатнулась в ужасе встречная старушка. "Да, бабушка, это
я", - гордо ответствовал Мадисон.
Как все-таки легко могут появляться на свет Божий новые религии.
Достаточно только столкнуться норме с одухотворенным образом...
2.
...Существует два варианта нарушения языковой нормы. Одно дело - писать
мышы и жызнь с постоянством самовлюбленного идиота, другое - варьировать
ударения и синтаксис. Из своеобразного, ни с чем и ни с кем не способного
считаться синтаксиса часто
