Положий Виктор - Что-То Неладно
Виктор Положий
Что-то неладно...
1
"Устал", - спокойно подумал Адам Сезар, когда ему показалось, что
корабль клюнул носом. "Устал, устал", - прикрыв веки и откинувшись в
кресле, Сезар то ли пропел вслух, то ли бравурная мелодия пронеслась в его
мозгу; он соединил ладони на затылке, напрягая все мышцы, сладко потянулся
и сразу же расслабился, словно собирался зевнуть и уснуть.
"Глория" содрогнулась снова.
Какая-то нелепость, мотнул головой Сезар, это же не самолетик, который
клюет носом при пустячных неисправностях, будто конь спотыкается во время
бега; такой дурацкий конь был у Ленгстонов: бежит-бежит, а потом вдруг
останавливается - и ты летишь через голову, и смотришь на него уже снизу:
стоит, расставив передние ноги, ушами прядет, а взгляд вовсе не конский, с
придурью; кажется, сейчас спокойно спросит: ты разве упал? Так вот, когда
в двигателе перебои и самолет, словно раненая птица, начинает дергаться,
проваливаться, ты весь собираешься, но не напрягаешься - нельзя закаменеть
и притупить реакцию; становишься как электрический еж, и каждая иголка
твоя пульсирует, будто жилка на виске; тогда ты живешь, чувствуешь, что
живешь, и хочешь жить, и должен посадить самолет. В космосе такое
исключено, с показным сожалением вздохнул Сезар, в космосе, если судьба уж
отворачивается, то и мизерной неисправности достаточно, чтобы о тебе
никогда больше не услышали; здесь и не пытайся бороться со взбудораженной
стихией, сиди и жди взрыва, ослепительное сияние, садиться некуда, с
парашютом не выпрыгнешь. То, что мгновение назад подчинялось твоему
мизинцу, теперь уже во власти глухого и черного пространства, этой
сферической ямы, которую, видать, пронзили снаружи, с какого-то другого
мира, тонкими иголками звезд.
А "Глория", думал Адам Сезар, содрогаться не может, при ее весе, при ее
скорости даже маленькой конвульсии не заметишь - сразу прощайся с жизнью.
Адам Сезар еще никак не верил ни красному сигналу опасности - тем
более, что вначале красный глаз вспыхивал в ритме здорового сердца, а
потом точно сник, поугас, порозовел, задрожал с перебоями и наконец погас
совсем, - ни пронзительному звуковому сигналу, взявшему сперва самую
высокую ноту, вдруг начавшему безнадежно смолкать; ни липкой слабости,
обволакивавшей все тело, отчего оно, казалось, погрузилось в ванну с
густым и теплым рассолом.
"Удивительно, даже и поныне удивительно, как меня приняли в астронавты,
- думал Сезар. - В детстве я твердо верил, что летчики и астронавты - люди
железные и виражи и перегрузки для них развлечение. У меня же всегда
подкатывал к горлу ком, когда тренировочный самолет делал горку, и плыли
круги перед глазами, когда машина набирала скорость. И даже став взрослым,
я сомневался в выводах медкомиссий: "годен". Пока не убедился: другие
испытывают то же, что и я. Все мы из одного теста. В принципе. И наше,
астронавтов, назначение только наблюдать за автоматикой, ведущей корабль,
да вовремя корректировать программу. Это не самолетик, где штурвал в руках
придает уверенности. Здесь электроника сама, без твоего вмешательства,
сделает нужное дело в миллион раз быстрее!
А сейчас, похоже, и автоматика не в состоянии что-либо изменить.
Угасают большие и малые экраны, подсветки приборов, угасает освещение в
салоне, тьма, липкая, как и слабость в теле; давит на веки. И тогда Сезар
подошвами, спиной чувствует, что "Глория" все же вибрирует, после каждого
толчка заваливаясь носовой частью, будто действительно теряет последние
сил
