Пьянкова Т - Тараканья Заимка
Таисия Пьянкова
Тараканья заимка
- И что это за порча у тебя такая?-часто доводилось Корнею Мармухе
сокрушаться да качать головою, глядя на то, как брат его меньшой, Тиша
Мармуха, выдувший под самый потолок да прозванный обзоринскими селянами
Глохтуном, коим именовались в те поры обжоры да пьяницы, шеперился с печи
задом, озаренным закатными лучами солнца. - Тебе, - печалился Корней, -
как пойти б да наколоть дровец - так лом в крестец, как пялиться на
прохлад - так пружина в зад. Куда тебя снова нечистая толкает ?
Тиша Глохтун продолжал себе ленивым медведем корячиться из-за пестрой
печной занавески на волю. Он ложился толстым брюхом на край глинобитной
угревы, пухлыми пальцами белопятой ноги нащупывал в боковине ее приступок,
а сам, вроде бы как забитым густою кашею ртом, урчал ответное:
- Верешши, верешши... Верешшали чижи... когда их гнездовину кот-живоглот
зорил. Будь я человеком диким, необразованным, слез бы я на пол да показал
бы тебе одним махом и лом в крестцу, и пружину в заду... Вот тогда бы ты
вперед думал, соваться ли туда, где и собака хвостом не мела. Твоя стезя
на земле какая?-пытал он Корнея, садясь тут же, у печи, на лавку.- Твоя
стезя такая: в клетухе1 своей сидеть да армячить2. А моя - зад корячить.
Пора бы давно тебе понять, что все твое жизненное счастье состоит в том,
что я у тебя имеюсь. Да при этом еще и то, что я - лицо вполне
рассудительное, с самостоятельной головою. Другой бы на моем месте взял
бы, не разговаривая, да и наложил бы тебе за милую душу горяченьких, и
лопай - не обожгись. Ну вот, скажи мне, ради господа бога,- это уже
передохнувши на лавке, подступало рассудительное лицо со своим любомудрием
до Корнея, которого, после полного дня безвыходной в закуте работы, нужда
заставляла идти в избу; надо же было кому-то и печку топить, и варево
затевать. Мог бы Корней, конечно, и среди бела дня оторваться от
изнурительного труда - спину размять да остальными косточками пошевелить.
Но уж больно чутким сном спал его брат Тихон, взявший себе за обычай
только что не до последней звезды колобродить всякую темноту с оравою
таких же точно, как он сам, бездельников. Прежде-то он все больше при
селе, при Обзорине сшивался, а нынче навадился домой приводить целую
пристяжку захребетников. Да еще попробуй их, до самого обеда неуспанных,
потревожить чем в избе. Вот и приспособился Корней с вечера и хату греть,
и стряпнёю заниматься.
Ну да ладно. Вернемся к недосказанному.
Тиша Глохтун редко теперь упускал тот случай, когда предоставлялась ему
возможность привязаться к старшему брату со своим бесстыжим краснобайством.
- Ну вот скажи ты мне, - прилипал он до Корнея, - на кого бы ты стал
деньгу тратить, не случись при твоей никчемной жизни единственно кровного
человека - меня? На кого? Ежели бы тебе и повезло жениться на Юстинке
Жидковой, которая давно под тебя клинья подбивает, так ты бы от нее дня
через три сунулся башкой в петлю. Ведь ты тут сидишь на хуторе безвылазно
и не знаешь всего того, что о ней народ говорит.
- Ну и что же о ней говорит... твой народ? То, что она ведьма? Да по мне
пущай бы сам Христос пришел об этом заявить, я бы и ему не поверил. Таких,
как она, и в раю-то еще поискать надо. А то, что лопочут о ней дурни,
вроде тебя, так это с досады: чихает она на все ваши любови, чихает и
смеется.
- Твое дело - не верь. И все-таки колдунья она, да такая, что даже бабку
Стратимиху3 вынудила убраться из деревни в тайгу жить, хотя та сама из
ведьм ведьма. Гово
