Пшеничный Борис - Война
Борис Николаевич Пшеничный
ВОЙНА
- Лейтенант, пополнение прибыло.
- Сколько?
- По списку тринадцать.
- Что значит "по списку", ты разучился считать? Сколько
на берегу?
- Двенадцать и один больной.
- Больные мне не нужны, пусть катится ко всем чертям.
- Катер уже ушел.
- А ты куда смотрел?
- Виноват, тогда он был на ногах.
- А что потом?
- Потом, когда катер отчалил, свалился.
- Надрался или укачало?
- Хуже - со страху. Лежит и воет, к господу-богу взывает.
- Надеюсь, ты разъяснил, кто здесь бог?
- Он невменяем.
- Считай, что прибыло тринадцать, чертова дюжина. Постро-
ить всех на плацу, я сейчас буду.
Лейтенант дочистил сапоги, надел перед зеркалом китель,
утянулся ремнями. Без зеркала он не мог. оно нужно было ему
для поднятия духа. Даже в самые скверные минуты, стоило ему
взглянуть на свое отражение - и хандру как рукой снимало.
Если и существовал для него идеал офицера, то это он сам:
подтянутый, решительный, внушающий повиновение.
На плацу его ждал строй, или то, что должно было изобра-
жать строй. Сержант скомандовал смирно, но лейтенант, не
дослушав рапорта, направился на левый фланг, где, судя по
блуждающим глазам и позеленевшему лицу, стоял тот, невменяе-
мый. Он на полголовы был выше соседа слева.
- Почему не по ранжиру? Непорядок, сержант, - громко,
чтобы слышали все, сказал лейтенант. Он отошел чуть в сторо-
ну, смерил взглядом строй и указал пальцем: - Встать сюда!
Сержант чуть ли не за рукав переместил готового рухнуть
новичка, пообещав ему что-то на ухо, что может обещать в
этих случаях сержант. Теперь невменяемый стоял в середине
шеренги и при расчете назвался седьмым.
- Не слышу, повторить! - остановил счет лейтенант.
- Седьмой! - испуганно вскрикнул солдат.
- Все равно ты будешь Чертовой Дюжиной, - не без сожале-
ния сказал лейтенант.
Окрестив невменяемого, он уже с головы начал обходить
строй, останавливаясь перед каждым новоприбывшим.
- Кто такой? - спросил он правофлангового.
- Рядовой Артур Дек.
- Забудь свое имя, его у тебя здесь еще нет. Я спрашиваю,
чем занимался, пока тебя не обрили.
- Промышлял с отцом. Охотники мы.
- На кого же вы охотились?
- Куницу били, белку, соболя.
- Ты хочешь сказать, что умеешь стрелять?... Эй, сержант,
карабин!
Сержант снял с плеча карабин, передал лейтенанту.
- Покажи-ка, охотник, чего ты стоишь. - Лейтенант щелкнул
затвором, пошарил глазами, отыскивая подходящую цель. В мет-
рах сорока, из-за камня выглядывала консервная банка. - Вон,
видишь, железка? Лови! - Он бросил карабин новобранцу. Тот
на лету перехватил оружие. Не целясь, выстрелил. Тонко
взвизгнула, уходя рикошетом, пуля. Банка закатилась за ка-
мень.
- Лихо! - пришел в восторг лейтенант. Он умел восхищаться
и умел отдать должное тому, кто отличился в его глазах.
- Оставайся охотником, - добавил он, и это следовало по-
нимать так, что отныне у Артура Дека новое имя - Охотник.
Лейтенант не признавал других имен, кроме тех, которые
давал сам, и отличался редкой способностью с ходу навешивать
ярлыки, намертво пристававшие к человеку до конца его дней.
Клички сопровождали солдат до могильного холма и, наверняка,
дальше, хотя этого никто точно знать не мог. И только у во-
енных чинов - от ефрейтора до него самого, лейтенанта, - не
было и быть не могло прозвищ. Как еще назовешь того же сер-
жанта, если здесь, на острове, вся его суть в том, что он
сержант и никто больше.
На крещение ушло не более четверти часа. Все тринадцать с
изумлением узнали, кто они е
