Разумова Настя - Вьюрок
Настя Разумова
Вьюрок
Есть такая девочка. Маленькая, яркая, юркая. Hи то белочка, ни то лисенок.
Улыбка до ушей и нос-картошкой. С тонкими ногами и руками. С большими
коленками. Вьюрок. Угловатая. Добрая. Яркая.
Ее увидел художник. Он понял, что она - одна такая. Она не просто так, а
живет. Он сказал:
- Вьюрок, пойдем гулять по рельсам.
Она пошла.
Он большой и неуклюжий. Он давно разочаровался в жизни. Он понял людей, и
теперь ему скучно. Перестал рисовать. Закнул свой плащ и мольберт.
Для него все просто: есть Человеки, а есть человечки. Вторых больше.
Первые встречаются редко. Он был стар, мудр и безнадежен. Он уже очень давно не
рисовал. Hо все еще считал себя художником.
Он увидел ее.
Она была просто... Она просто была. Как свеча. Совсем маленькая, совсем
хрупкая и доверчивая. И уже со своими точками зрения.
Они бродили по рельсам. Брели рядом, даже не касаясь друг друга руками. Она
думала о чем-то своем. Очень личном и очень важном. А он думал о ней. О том,
что рядом есть Вьюрок, которая просто идет рядом с ним. И все. И почему от
этого так непонятно внутри?
У нее карие глаза. Огромные, как у газели. Полные надежды, доверия. И огня.
Чистого, сильного. Который из самой глубины души.
Он удивлялся, глядя на нее. Все, что она делала, было естественно. Он просто
смотрел на нее. Долго.
Они шли и шли вперед. Hад головой небо и звезды, впереди свет фонаря, позади
дорога и машины. У него позади жизнь. У нее тоже жизнь, только маленькая.
Впереди ничего нет. Свет впереди лжет. Hо очень хочется верить.
Особенно, когда он смотрел на нее, ему вдруг хотелось верить. Всему. Тому,
что у нее все будет хорошо, что ее глаза полны счатья настоящего, а не
сиюминутного. В то, что еще что-то можно изменить.
Она любила говорить. Что угодно. Просто так. Один раз она спросила: "А ты
вправду художник? Ой, а нарисуй меня, а? Пожалуйста."
Он медленно улыбнулся. Он все делал медленно. Глаза встретились с глазами.
Вопрос в прозрачно-серых и огонь в коричневых.
Ей было десять лет. Год назад она потеряла мать. Она не боялась смерти, она
боялась темноты и одиночества. Hо у нее была мечта. Самая-самая.
Он откопал свой старый этюдник, поношеный плащ и хорошие кисти. Посмотрел на
себя в зеркало. Сказал: "Да". И пошел к ней.
Был дождь. Он нашел старый заброшеый вагон и сказал: "Здесь". Она стояла.
Долго. Он рисовал. Она вся промокла. Ветер был сильный и мерзкий. Стоять
неподвижно было трудно и скучно. Он рисовал. Потом посмотрел ей в глаза и
спрятал рисунок в свою папку. Она его так и не увидела.
Каждый вечер он приходил ее рисовать. Изменилась его походка. Вместо
шаркающей, медленной она стала неровная, прыгающая, стремительная. Часто
закрывал глаза, чтобы вспомнить, как она ходит.
У нее был особенный смех. Как колокольчик заливался. А остановить ну никак
нельзя. Пока сама не отсмеется. А смеялась она подолгу и с удовольствием.
Он сам ее смешил. Чтобы слушать ее смех. Чтобы смотреть, как она запрокиды-
вает голову или хватается за животи садиться на корточки. Если шутка особенно
удачная, то даже падает на землю от смеха. Тогда его губы медленно расползались
в довольной улыбке.
Он нашел дома свои старые кассеты с любимой музыкой и принес ей. Она честно
их слушала целыми днями. Что-то ей нравилось, что-то нет, но это была его
музыка. Он попросил послушать. И она слушала.
А когда на небе была луна, она садилась у окна и мечтала. И ее широкоскулое
лицо делалось вдруг беззащитным и мягким.
Она будет красивой. Она разо
