Распутин Валентин - Изба
Валентин Распутин
ИЗБА
Изба была небольшой, старой, почерневшей и потрескавшейся по сосновым
бревнам невеликого охвата, осевшей на левый затененный угол, но оставалось
что-то в ее поставе и стати такое, что не позволяло ее назвать избенкой.
Без хозяйского догляда жилье стареет быстро - постарела до дряхлости и эта
изба с двумя маленькими окнами на восток и двумя на южную сторону, стоящая
на пересечении большой улицы и переулка, ведущего к воде, прорытого
извилисто канавой и заставленного вдоль заборов поленницами. Постарела и
осиротела, ветер дергал отставшие на крыше тесины, наигрывал по углам
тоскливыми голосами, жалко скрипела легкая и щелястая дверь в сенцы,
которую некому и не для чего было запирать, оконные стекла забило пылью,
нежить выглядывала отовсюду - и все же каким-то макаром из последних сил
изба держала достоинство и стояла высоконько и подобранно, не дала
выхлестать стекла, выломать палисадник с рябиной и черемухой, просторная
ограда не зарастала крапивой, все так же, как при хозяйке, лепили ласточки
гнезда по застрехам и напевали-наговаривали со сладкими протяжными
припевками жизнь под заходящим над водой солнцем.
Считалось, что за избой доглядывает сама хозяйка, старуха Агафья, что
это она и не позволила никому надолго поселиться в своей хоромине. Мнение
это, не без оснований державшееся в деревне уже много лет, явившееся чуть
ли не сразу же после смерти Агафьи, отпугивало ребятишек, и они в Агафьином
дворе не табунились. Не табунились раньше, а теперь и некому табуниться,
деревня перестала рожать. Заходили сюда, в большую и взлобисто приподнятую
ограду, откуда виден был весь скат деревни к воде и все широкое заводье, по
теплу старухи, усаживались на низкую и неохватную, вросшую в землю чурку и
сразу оказывались в другом мире. Ни гука, ни стука сюда, за невидимую
стену, не пробивалось, запустение приятно грело душу, навевало покой и
окунало в сладкую и далеко уводящую задумчивость, в которой неслышно и
согласно беседуют одни только души. "Ходила попечалиться к старухе Агафье",
- не скрывали друг перед другом своего гостеванья в заброшенном дворе живые
старухи. Ко всем остальным из отстрадовавшегося на земле деревенского
народа следовало идти на кладбище, которое и было недалеко, сразу за старым
аэродромом, поросшим теперь травиной, а к старухе Агафье в те же ворота,
что и при жизни. Почему так сложилось, и сказать нельзя.
Агафья до затопления нагретого людьми ангарского берега жила в деревне
Криволуцкой, километрах в трех от этого поселка, поднятого на елань, куда,
кроме Криволуцкой, сгрузили еще пять береговых деревушек. Сгрузили и
образовали леспромхоз. К тому времени Агафье было уже за пятьдесят. В
Криволуцкой, селенье небольшом, стоящем на правом берегу по песочку чисто и
аккуратно, открывающемся с той или другой стороны по Ангаре для взгляда
сразу, веселым сбегом, за что и любили Криволуцкую, здесь Агафьин род
Вологжиных обосновался с самого начала и прожил два с половиной столетия,
пустив корень на полдеревни. Агафья в замужестве пробыла всего полтора года
- за криволуцким же парнем Ефимом Мигуновым, прозванным за бесстрашие
Чапаем, грубоватым, хорохористым, во все встревающим, с лихостью
выкатывающим на всякое приключение свои круглые зеленые глаза на белобрысом
лице. Его взяли в армию, там он задолго до войны и пропал смертью, может
быть, и храброй, но бестолковой. От него осталась дочь, названная Ольгой,
девочка затаенная, самостоятельная, красивая, в пятнадцать
