Ремизов Алексей - Знамя Борьбы
Алексей Ремизов
Знамя борьбы
I
С утра метель. С винтовками ходят - разгоняют. Вчера арестовали
Пришвина. Иду - в глаза ветер, колючий снег - не увернёшься.
На Большом проспекте на углу 12-й линии два красногвардейца ухватили у
газетчицы газеты.
- Боитесь, - кричит, - чтобы не узнали, как стреляли в народ!
- Кто стрелял?
- Большевики.
- Смеешь ты - ?
И с газетами повели её, а она горластей метели - - Я нищая! - орёт, -
нищая я! ограбили! меня!
-
На углу 7-й линии красногвардейцы над газетчиком. И с газетами его на
извозчика. А пробегала с газетой - видно послали купить поскорее, успела
купить!
- прислуга, и её цап и на извозчика.
- И ты - !
А она, как орнёт, да с переливом - и где ветер, где вой, не разберёшь.
-
Около Андреевского собора народу - войти в собор невозможно.
- Расходитесь! - вступают в толпу красногвардейцы, - расходитесь!
- Мы архиерея ждём.
- Крестный ход!
- Расходитесь! Расходитесь!
Толчея. Никто не уходит.
Какая-то женщина со слезами:
- хоть бы нам Бог помог! - - только Бог и может помочь - - узнали, что
конец им, вот и злятся - - какой конец - !?
- с крыш стреляли - - да, не жалели вчера патронов - - придёт
Вильгельм, - поддразнивает баба, - и заставит нас танцевать под окном: и
пойдём танцевать! - - большевики устроили: каждый пойдёт поодиночке с
радостью - - тут его и расхрястали - - заснул на мостовой - - взвизгнул,
как заяц, и дело с концом - -
Идёт старик без руки и повторяет громче и громче:
- Наказал Господь! - Наказал Господь!
- Что? Что?
- Наказал Господь.
Старуха протискиваясь:
- Что говорит?
- Да наказал Господь и погодку плохую послал.
- комната: от окна к двери покато. Я его едва различаю: такой он
прозрачный и вялый, но я в его власти. Он что-то себе задумал: то к столу
подойдёт, то к окну. Взял булавку и ко мне: хочет в палец всадить.
Я ему говорю: "Перестань, ну что такое булавка? ну, воткнёшь" - ! -
уговариваю. - Положил он булавку. И опять ходит. Знаю, что на уме у него -
ищет что-то, чем бы больно уколоть меня. Подошёл он к столу - а на столе
моя рукопись! - да спичкой и поджёг. Не велика, - думаю, - беда, скоро не
сгорит! А сам рукой так - и огонь погас. И тут я заметил, что около стола
наложены кипы бумаг, смоченные горючей жидкостью. И понимаю, не в рукописи
дело, а метил он в эту кипу: перекинет огонь и вспыхнет. А вот и не
удалось! Скучный он бродит и такие у него мутные глаза - ищет.
Взял золотое перо - "Ну зачем?" - говорю.
А он как не слышит - он меня за руки: и всадил перо мне в палец.
II
Ёлку не разбирали, стоит не осыпается.
На Рождество у нас было много гостей: Сологуб, Замятин, Пришвин,
Добронравов, Петров-Водкин. Достали хлеба - на всех хватило.
Сегодня в газетах об убийстве Шингарёва и Кокошкина:
"- когда они явились в палату, где лежал Ф.Ф. Кокошкин, Кокошкин
проснулся и, увидев, что на него нападают, закричал: "Братцы, что вы
делаете?!"
Долго разговаривал с Блоком по телефону: он слышит "музыку" во всей
этой метели, пробует писать и написал что-то.
"Надо идти против себя!"
После Блока говорил с С.Д. Мстиславским о Пришвине.
- Пришвина так же грешно в тюрьме держать, как птицу в клетке!
- судят Пришвина. И я обвиняю.
"Так что ж я такого сказал?" - не понимает Пришвин.
"Да разве не вы это сказали: "Надо их пригласить: люди они полезные в
смысле сахара?"
И жалко мне его: знаю, засудят. Подхожу к Горькому - Горький плачет.
И тут же Виктор Шкловский, его тоже судят.
"А я могу десять штук сразу!" - сказал Шкловский.
