Розанов В В - В Сахарне
В.В.Розанов
В САХАРНЕ
В тускло-серо-голубом платьице, с низким узким лбом, с короткими, по
локоть, рукавами, и босая, девушка подходила ко мне навстречу, когда я
выходил к кофе, со спичками, портсигаром и пепельницей ("ночное"), и,
сблизившись,- нагнулась низко, до руки, и поцеловала руку. Я света не
взвидел ("что"? "как"?). Она что-то сказала учтиво на неизвестном мне языке
и прошла дальше ("что"? "зачем"?). Выхожу к Евгении Ивановне 1:
- Что это?
Она с мамочкой. Уже за кофе. Залилась смехом:
- Ангелина. Я выбрала ее из села в горничные. Мне показалось - она
подходит. В ней есть что-то тихое и деликатное. Крестьянка, но, не правда
ли, и немножко фея?
"Немножко"...
Голоса ее ? никогда не слыхал. Она ни с кем не заговаривала. Она только
отвечала, когда ее спрашивали,- тем певучим тихим голосом, каким
приличествовало. И вообще в ней все "приличествовало". Евгения Ивановна
умела выбрать.
- Поцеловала руку? Но это же обычай, еще из старины, когда они были
помещичьи. Я оставила, так как обычай ничему не вредит, и для них нисколько
не обременителен.
"Не обременителен"? Значит - я "барин"? В первый раз почувствовал. "В
голову не приходило". Но, черт возьми: до чего приятно быть "барином".
Никогда не испытывал. "Барин". Это хорошо. Ужасно. "Не обременительно". Она
же вся добрая, у нее нет другой жизни, чем с крестьянами,- и если говорит,
что "не обременительно", то, значит, так и есть. Разве Евгения Ивановна
может угнетать, притеснять, быть груба. "Господи!.."
Но я слушаю сердце.
Эта так склонившаяся передо мной Ангелина, так покорная, вся - "готово" и
"слушаю",- но без унижения, а с каким-то тупым непониманием, чтобы тут
содержалось что-нибудь дурное и "не как следует",- стала вся, "от голых
ножонок" до русо-темных волос (ах, на них всех - беленький бумажный
платочек),- стала мне необыкновенно миньятюрна, беззащитна, "в моей воле"
("барин"),- и у меня сложилось моментально чувство "сделать ей хорошо",
"удобно", "чтобы ее никто не обидел" и чтобы "она жила счастливая". Была
"чужая". "Не знал никогда". Поцеловала руку, скромно наклонясь,- и стала
"своя". И - "милая". Привлекательная.
Ее недоумевающие глазки в самом деле были привлекательны. Я еще дрожал,
когда и в следующие разы она наклонялась
и целовала руку. Но не отнимал. Всякий раз, как поцелует руку,-у меня
приливало тепла в грудь.
- Ангелина! Ангелина! - неслось по комнатам. И Евгения Ивановна говорила
что-то на непонятном языке ("выучилась по-тутошнему для удобства"). После
чего Ангелина куда-то уходила, к чему-то спешила.
Решительно, без Ангелины дом был бы скучнее. Она - как ангел. И неизменно -
этот робкий и вежливый взгляд глаз.
" - Ангелина! Ангелина!" - Решительно, мне скучнее, когда я не слышу этого
несущегося голоса. А когда слышу - "все как следует".
"Домочадцы"?
Она не член семьи, ничто. Кто же она? "Поцеловала руку". Так мало. Евгения
Ивановна говорит, что "ничего не стоило". Но во мне родило к этой
безвестной девушке, которую никогда не увижу и никогда не видал, то "милое"
и "свое", после чего мы "не чужие". Не чужие... Но разве это не цель мира,
чтобы люди не были "чужими" друг другу? И ради такого сокровища разве не
следовало "целовать руку"? Да я, чтобы "любить" и "быть любимым",- за это
поцелую что угодно и у кого угодно.
* * *
"Мы соль земли" 2.
- Да, горькая соль из аптеки. От которой несет спереди и сзади.
("наша молодежь").
Да: устроить по-новому и по-своему отечество - мечта их, но когда до "дела"
доходит -
