Розов Павел Владимирович - Урок Астрономии
Павел Владимирович Розов
УРОК АСТРОНОМИИ
...У солнца нет решительно никаких свойств, по которым мы могли бы
выделить его из всего стада неподвижных звезд; поэтому утверждение, что
каждая звезда есть солнце, является совершенно разумным...
Галилео Галилей
Я более не упорствую в этом мнении Коперника после чего, как мне
сообщено приказание, дабы я от него отрекся. К тому же я здесь в Ваших
руках и делайте со мной все по Вашему усмотрению...
Он же, из обращения к Конгрегации Святой инквизиции, 1633 г.
Громко заскрипела высокая резная дверь, разошлись в стороны ржавые
алебарды, и великий астроном Мира, Галилео Галилей, нетвердой шатающейся
походкой ступил на грязную мостовую Рима. Споткнувшись, едва не растянулся
на ней, чудом удержавшись на ногах. Позади расхохотались стражники:
здорово же врезали звездочею, что он ни черта не видит перед собой.
Галилей и вправду мало что видел - перед глазами его все еще стояли
опротивевшие за месяцы суда рожи членов папского трибунала, и его рука,
его собственная рука, подписывающая отречение. Его рука, ставящая крест на
результатах всей его работы, на всем, чем он жил и дышал многие годы, на
его убеждениях и его вере. По сути, ставящая крест на нем самом. Не
помогли ни уловки, ни даже опека его могущественного покровителя Козимо
Медичи. Месяцы издевательств, тупого надругательства над его идеями,
желания судей не понять, а лишь осмеять и унизить, месяцы непрекращающейся
борьбы с глупостью и косностью ума, так ни к чему и не приведшей. Наконец,
месяцы постоянного страха перед пытками, и вынесенный Конгрегацией Святой
инквизиции смертный приговор - все это сделало свое дело и заставило его,
в конце концов, сдаться по всем пунктам, расписаться в своем полном
бессилии и, в конце концов, на коленях молить о помиловании.
А то заветное А все-таки она вертится! , готовое сорваться с губ в
последний момент, перед уходом из зала суда, то последнее, что могло бы
оправдать его хотя бы в своих собственных глазах, но так и не сказанное,
теперь потеряло всякий смысл и лишь увеличивало боль от содеянного.
Впереди была пустота. Он был приговорен к ссылке и заключению на
загородной вилле Великого герцога, где до самой смерти будет находиться
под присмотром, должен будет согласовывать с Конгрегацией каждое свое
слово, каждую мысль...
Может быть, это даже хуже смерти. Но все дело в том, что жить в
семьдесят лет хочется ничуть не меньше, чем шестнадцать, а вот сил, чтобы
сопротивляться, давно уже нет и в помине.
Медленно переставляя уставшие ноги, астроном шел по кривым узеньким
улочкам в сторону своего дома. Он не думал о том, куда идет, ноги сами
привели его к дому.
Только подойдя к двери он осмелился взглянуть на небо. Мрачное, с низко
летящими рваными облаками, небо дождливой весны 1633 года, оно нависло над
городом, словно пытаясь раздавить его.
Именно таким оно и должно быть в день отречения - подумал Галилей и с
трудом усмехнулся. Он опустил глаза и замер, затаив дыхание.
В нескольких метрах от него, на каменной ограде, отделяющей пустырь от
улицы, сидел ангел. Это был мальчик лет двенадцати, сам по себе ничем не
примечательный, но в том, что это был ангел, не было никакого сомнения.
Таких глаз не могло быть у простого смертного. Галилею показалось, что
в этих глазах он увидел отблеск звезд.
Золотистые локоны, обрамлявшие несколько простоватое лицо мальчика,
дополняли впечатление.
Правда, одет он был совсем не так, как полагалось быть одетым ангелу -
вместо ниспа
