Рубина Дина - А Не Здесь Вы Не Можете Не Ходить !, Или Как Мы С Кларой Ездили В Россию
Дина Рубина
"А НЕ ЗДЕСЬ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ НЕ ХОДИТЬ?!"
или
Как мы с Кларой ездили в Россию
"Эмиграция, плаванье в океане, все дальше от берега, так что мало по малу
покрываешься серебристой чешуей, с залитыми водой легкими; с незаметно
выросшими жабрами; эмиграция, превращение в земноводное, которое в состоянии
еще двигаться по земле, но уже мечтает о том, как бы скорей окунуться в
воду..."
Борис Хазанов "Жабры и легкие языка"
Семь лет - как время-то бежит, страшно подумать! - семь лет я здесь
обливаюсь потом с апреля по октябрь, с октября же по апрель трясусь в
промозглой сырости, свитера сушу на переносной батарее. А в Россию - ни ногой.
Года четыре назад, правда, сунулась было на недельку, в составе израильской
делегации на Международную книжную ярмарку, но в панике бежала: я, как
выяснилось, забыла размеры государства, обалдела от ширины улиц, высоты зданий
и деревьев. К тому же, друзья задавали идиотские вопросы - правда-ли, что я в
субботу не езжу на машине? - тоном, в котором слышался деликатный ужас.
Кроме того, на ярмарке, в израильский павильон, где я должна была с утра
до вечера отвечать на вопросы граждан, забредало немало сумасшедших и самых
разнообразных чудиков.
Один, с папочкой подмышкой, - военная выправка - строго спросил:
- Вы где живете?
- В Иерусалиме.
- Ага! - воскликнул он деловито, вынимая папочку: - Очень хорошо. У меня к
вам поручение. Я кадровый военный, всю жизнь пишу детские стихи. Вот тут
двадцать семь стихотворений, итог творческого труда моей жизни. Вы передадите
в издательство, чтоб они там перевели эти стихи на с а н с к р и т.
- Вам, по-видимому, не сюда, а в соседний павильон, - сказала я. - В
Израиле говорят на иврите.
- Это неважно! - ответил детский военный поэт. - Я и имел в виду этот...
ну, туземный их язык. Хочется быть полезным своей стране.
...Другой тип, сдержанно-агрессивный, с белым бобриком на затылке,
аккуратно подкрался ко мне сзади, тихо спросил, указывая на еврейский
календарь в руке:
- Скажите пожалуйста, вот это - что значит?
- Это календарь, - ответила я доброжелательно. - Еврейское летосчисление.
- Нет, вот это: - в его голосе слышался азарт, вкрадчивый восторг и сжатая
в пружину ненависть. - Вот эта дата: пять тысяч семьсот пятьдесят третий год.
Что это значит?
Я взглянула ему в глаза. Сразу все вспомнила, от чего уже отвыкла:
остановку троллейбуса на улице Милашенкова, всю обклеенную воззваниями
"Памяти", газетенку "Пульс Тушино", чугунные лица таможенников в
"Шереметьево".
- Это значит, - сказала я вежливо, - что мы себя помним пять тысяч семьсот
пятьдесят три года, а вы себя - только тысяча девятьсот девяносто три... И то
- не вы, а Европа, и опять-таки не без нашего участия.
И - мысленно - сама от себя отшатнулась, будто со стороны услышала свой
голос: "вы", "мы"... Это я-то, пишущая, думающая, дышащая по-русски..!
Казалось - проведу рукой по грудной клетке, и нащупаю шов, грубый, не
зарубцевавшийся, коллоидный безобразный шов на моем, рассеченном надвое,
естестве...
Словом, в тот раз из Москвы я бежала, как Наполеон в снегу - увязая по
колено, по пояс в своих обидах, неутоленной горечи, отчужденная, неприкаянная
и - не прислоненная ни к кому, ни к чему. (Собственно, чувство как для еврея,
так и для писателя, привычное).
Ну, и вот, спустя четыре года, звонят из одного серьезного учреждения,
предлагают на этот раз поехать выступать в Россию и Украину, как обычно я
разъезжаю по другим странам.
Я задумалась, честно говоря. По
