Рубина Дина - Чужие Подъезды
Дина Рубина
Чужие подъезды
У Ильи был дом, где все друг друга очень любили, но никто никого не
уважал.
Так уж повелось с незапамятных лет. Натуры у домашних были широкие и
шумливые, а площадь квартиры тесноватая - две комнатушки и кухонька, так что
развернуться вширь и не наступить на чье-то самолюбие было мудрено.
Давным-давно одна такая натура не выдержала, ей показалось, что остальные
занимают места больше, чем положено, и с тех пор мать Ильи каждый месяц
получала по почте переводы. Даже сейчас, когда самому Илье уже за тридцать
или, как иногда в сердцах говорит мать, - под сорок, нет-нет да мелькал в
почтовом ящике корешок перевода.
- Дылда, - говорила тогда мать Илье, - посмотри-ка, дитятко небритое,
опять старый леший на тебя алименты прислал.
- Эх, Семен, Семен... - вздыхала тогда бабаня.
Мать по этому поводу уже лет пятнадцать не вздыхала. Для вздохов у нее
давно подоспел другой объект - Илья.
Илья, считала мать, получился непутевым. Он не оправдал того, что
должен был оправдать, и не достиг того, чего должен был достигнуть, судя по
сочинениям, писанным в десятом классе. Сочинения мать берегла и прибегала к
ним в критических ситуациях, когда Илью требовалось "донять". Донять его
было нелегко, но иногда это удавалось, и тоненькая пачка сочинений
разлеталась по комнате, подобно стае птиц, опустившихся с небес на болото.
Расшвыряв тетрадки, Илья хлопал дверью и исчезал дня на три. В квартире
на полчаса воцарялась горестная тишина и шелест тетрадок, подбираемых
матерью.
- Он мог стать человеком, - глядя мимо пригорюнившейся бабки, говорила
мать, - у него прекрасное чувство слова, у него есть стиль, это очень редко,
когда писатель может похвастаться стилем, он должен был работать над собой,
посмотри, мама, как он писал в десятом классе: "В черном маслянистом пруду
неторопливо плыл лебедь с восклицательной шеей..."
Бабаня плохо разбиралась в лебедях, но полностью доверяла своей дочери,
отбарабанившей в школе тридцать пять лет.
Илью бабаня любила слепой неистовой любовью, и эта бешеная любовь не
давала ей понять, почему вести рубрику "О том, о сем" в "вечерке" менее
престижно, нежели писать хорошим стилем о лебедях.
Внук назывался звучным словом "журналист", был со всеми на "ты" и
ничего не брал себе в голову.
- Ты, бабань, слушай, - доверительно советовал он ей, - допускай все до
лифчика, а в сердце пусть не идет. Поняла?
Внук был стержнем и смыслом ее жизни, она безоговорочно принимала и его
дрянные синие штаны, и вечный беспорядок в его сквозняковой жизни, и
идиотские словечки и полуночные нетрезвые появления. Бабане страстно
хотелось только одного: чтобы Илья был здоров и женился на хорошей девушке.
Чтобы Илья забыл наконец Наташу...
В то, что он даже спустя десять лет любит Наташу, бабаня верила свято,
и ничто не могло поколебать ее неистребимую веру в благородное и
самоотверженное сердце внука.
- Кого он любит? - насмешливо и горько спрашивала мать, и дешевая
папироска - привычка с войны - гуляла из правого угла ее рта в левый. -
Никого он не любит.
Мать была не права. Наташа Илье, конечно, нравилась. Можно даже
сказать, она устраивала его во всех отношениях: была ненавязчива, отходчива,
неглупа. За те три года, что они встречались, никто из приятелей не был Илье
ближе и никому не хотелось рассказать о себе так много, как Наташе. Пожалуй,
еще год-два, и Илья вздумал бы жениться на ней. Но Наташа не дождалась этого
дня и вышла замуж за какого-то аспиранта.
Произошло это как
